Возможно, их неторопливая и беспечная беседа продолжалась бы еще, если бы к Эдварду Бартону не подошел вчерашний гигант в больших солнцезащитных очках и, наклонившись, не сказал ему:

– Эд, к тебе гости. С Корфу приехал начальник полиции, Спирос Кодзакис, а с ним еще два очень мрачных типа. Я уже встречал этих ребят в Афинах, они из армейской контрразведки. Ты примешь их?

Охранник говорил тихим голосом и к тому же по-русски, но Джейн не только расслышала его слова, но и поняла о чем тот говорил, так как факультативно изучала этот язык в университете и даже имела кое-какую языковую практику. К её удивлению Эдвард Бартон так же ответил ему по-русски и к тому же без малейшего акцента, хотя судя по распространяемым его пресс-атташе сведениям он был выходцем из Макумбы и гражданином Великобритании.

– Гена, пропусти Спиро, а эти афинские прохвосты пусть посидят в холле. – Так же негромко ответил Эдвард и с умиротворенной улыбкой откинулся на шезлонге, как будто получил приятное известие.

Джейн, ставшая невольной свидетельницей этого разговора, хотела было встать и уйти, но поскольку Эдвард Бартон не сделал ей на этот счет даже малейшего намека, все-таки осталась. В конце концов то, что Эдвард, как оказалось, прекрасно знал русский язык, её не особенно удивило, как вчера ее не удивило то, что охранник оказался русским. Россия, ее граждане и язык, были теперь весьма популярны во всем мире. Куда больше её удивил воскресный визит полицейского в это поместье. По мнению Джейн, у такой важной шишки, как Эдвард Бартон долен был быть целый батальон адвокатов, чтобы разбираться с подобными трудностями. Во всяком случае она не удивилась бы такому факту, а тут глава крупнейшей неправительственной организации дает согласие поговорить с каким-то греческим полисменом.

За кустами вскоре самшита послышалось грузное сопение, тяжелые, шаркающие шаги, а затем появился и сам Спирос Кодзакис, огромный, толстый грек, одетый в фуражку с кокардой, форменную гимнастерку с короткими рукавами, мокрую от пота, и сильно измятые, мешковатые брюки песочного цвета. Начальник полиции, не обращая никакого внимания на Джейн, молча прошел под зонтик. Один слуга моментально принес для него легкое плетеное кресло, а второй, маленький столик, на который бармен, тут же выросший, словно из под земли, поставил хрустальную вазочку со льдом, кувшин с холодным чаем, бутылку "Метаксы" и два больших, пузатых бокала. Спирос Кодзакис осторожно опустился в кресло и шумно выдохнул из себя воздух. Все так же молча полицейский снял с головы фуражку, достал из кармана брюк синий платок размером с шаль и принялся тщательно утирать им пот.

Сначала он промокнул свое раскрасневшееся лицо, затем лысину, покрытую крупными каплями пота и принялся, крутя головой, вытирать короткую, мощную шею, поросшую густой, черной шерстью, завитой в колечки. Еще раз шумно вздохнув, Спирос налил в бокал холодного чая и выпил его несколькими крупными глотками, после чего насыпал в другой бокал льда и залил его "Метаксой". Взяв бокал огромной ручищей, полицейский поболтал его, словно погремушку, и отпил несколько маленьких глоточков. Эдвард Бартон все это время лежал полностью расслабленный и как-то очень уж нежно улыбался этому огромному греку. Когда Спирос Кодзакис перестал сопеть от натуги и затих, он повернулся и обратился к нему по-русски:

– Привет, старина. Тебя еще не доконала эта жара?

– Ох, Эдик, она меня когда-нибудь точно убьет, если меня раньше на загонят в гроб эти афинские мудаки. Слава Богу, что на свете есть чай, лед и коньяк, а не то я давно бы уже откинул копыта. – Сочным басом ответил грек Эдварду Бартону и, устало вздохнув, прикрыл глаза.

Эдвард выпрямился и поднял спинку шезлонга. В следующее мгновение в его руке был бокал сухого мартини со льдом и Джейн была готова поклясться, что бармен к нему точно не подходил.