Он заметил, как вспыхнули ее глаза, и поспешил предупредить отказ:

— Знаете, что мы сделаем? Допустим, что я куплю лошадь, и она будет моей, а вам я буду ее давать, когда вы захотите кататься. В этом нет ничего плохого, ведь вы знаете — так постоянно делается: один берет лошадь у другого…

Снова по ее лицу он увидел, что она откажется, и быстро продолжал:

— Мужчины всегда берут женщин кататься в кабриолете. Что тут плохого? И мужчина всегда добывает лошадь и кабриолет. Допустим, я бы пригласил вас завтра кататься — и я дал бы вам верховую лошадь? Какая же здесь разница?

Она покачала головой и не захотела ответить. В то же время она посмотрела на дверь, давая этим понять, что пора прекратить неделовой разговор. Он сделал еще одну попытку:

— Знаете, мисс Мэзон, ведь у меня нет на свете ни одного друга, кроме вас. Я говорю о настоящем друге, мужчине или женщине, все равно, о человеке, с которым дружишь, понимаете? С ним вместе вам приятно быть, а без него грустно. Хегэн самый близкий человек, но и он за миллион миль от меня. Вне конторы у нас нет ничего общего. У него большая библиотека, он помешан на какой-то культуре и все свободное время читает по-французски и по-немецки или на других иностранных языках, а то пишет пьесы и стихи. Я ни с кем не чувствую себя по-товарищески, только с вами, а вы сами знаете, как редко мы встречались — раз в неделю, по воскресеньям, и то только, когда нет дождя. Я вроде как бы в зависимости от вас. Вы стали для меня… как бы сказать…

— Привычкой, — подсказала она с улыбкой.

— Вроде этого. Эта лошадь и вы верхом на ней — появляетесь на дороге под деревьями или в солнечных лучах… да ведь если вас обеих не будет — вас и вашей лошади — чего мне ждать всю неделю? Если бы вы только разрешили мне купить ее…

— Нет, нет, говорю вам, нет! — Диди нетерпеливо поднялась, но на глазах у нее выступили слезы при воспоминании о своей любимице. — Пожалуйста, не напоминайте мне больше о ней. Вы ошибаетесь, если думаете, что мне легко было с ней расстаться. Но больше я ее не увижу и хочу о ней позабыть.

Пламенный ничего не ответил, и дверь за ней закрылась.

Спустя полчаса он совещался с Джонсом, бывшим служителем при лифте и непримиримым пролетарием, которого он несколько лет назад снабдил деньгами на год, чтобы тот занялся литературой. В результате плод этой работы, роман, постигла неудача. Редакторы и издатели от него отказались, и Пламенный дал место разочарованному автору в своем маленьком секретном штабе, который ему пришлось для себя учредить. Джонс, со времени своего испытания с железнодорожным тарифом на дрова и уголь, делал вид, что ничто не может его удивить, и сейчас не проявил ни малейших признаков удивления, когда ему поручено было разыскать покупателя некой гнедой кобылы.

— Сколько мне за нее давать? — спросил он.

— Любую цену. Ты должен ее получить, в этом все дело. Торгуйся хорошенько, чтобы не возбудить подозрений, но купи ее. Затем отправишь по этому адресу в Сонома-Коунти. Этот человек — управляющий маленького ранчо, которое я там купил. Скажи ему, чтобы он хорошенько за ней смотрел. А затем позабудь обо всем этом. Не говори мне, у кого ты ее купил, ничего не говори о ней, сообщи только, что купил и отправил. Понял?

Но не прошло и недели, как Пламенный заметил в глазах Диди огоньки, не предвещавшие добра.

— Что-то неладно. В чем дело? — спросил он смело.

— Мэб… — сказала она. — Человек, который ее купил, уже продал ее.