За неимением близких друзей, Пламенный стал водиться с теми, кто мог хорошо выпить и покутить. Когда прекратились его воскресные поездки с Диди, он стал все чаще и чаще возвращаться к этим развлечениям. Еще упорнее прежнего громоздил он стену, ограждающую его от напряженной деловой работы. И такой стеной был кутеж. Большой красный автомобиль выезжал все чаще и чаще, а для моциона Бобу был нанят специальный конюх. В его прошлой работе меж делами у него часто бывали интервалы, дававшие возможность отдохнуть, но затеянное им теперь дело требовало неослабного напряжения. Его колоссальные операции с землей требовали для благополучного завершения много времени — не два-три месяца, а гораздо больше. И дело разрослось так широко, что постоянно возникали осложнения и трудности. Каждый день приносил все новые и новые задачи, а Пламенный, по своему обыкновению, разрешал их очень уверенно и затем садился в автомобиль, облегченно вздыхая в предвкушении очередной порции коктейля. Пьянел он редко. Для этого его организм был слишком крепок. Зато он был самым отчаянным из всех пьяниц — пьяницей упорным, но умеющим себя обуздывать, а такие по количеству поглощаемого ими алкоголя превосходят самых необузданных.

Следующие шесть недель он видел Диди только в конторе, но там он решительно воздерживался от каких-либо шагов. На седьмое воскресенье влечение к ней сломило его силы. День был ненастный. Дул сильный юго-восточный ветер, не переставая шел дождь. Мысль о Диди неотступно его преследовала, все снова он видел ее, сидящую у окна с каким-нибудь женским рукоделием. Когда подошел час первого коктейля, который подавался в его комнату перед завтраком, он не стал пить. Он принял дерзкое решение, нашел в блокноте номер телефона Диди и вызвал ее.

Сначала подошла дочь ее хозяйки, но через минуту он услышал голос, по которому так тосковал.

— Я только хотел предупредить, что собираюсь к вам заглянуть, — сказал он. — Я не хотел врываться к вам без предупреждения, вот и все.

— Что-нибудь случилось? — донесся ее голос.

— Я расскажу вам, когда приду, — уклонился он.

За один квартал до цели своей поездки он оставил свой красный автомобиль и пешком дошел до красивого трехэтажного каменного дома в Беркли. Одну секунду он колебался, потом позвонил. Он знал, что этим поступком грубо идет наперекор ее желаниям и ставит ее в затруднительное положение, заставляя принимать в качестве воскресного визитера известного сверхмиллионера Элема Харниша, стяжавшего газетную славу. С другой стороны, он был уверен, что «никаких женских дурачеств» не будет, как он выразился.

И в этом он не ошибся.

Она сама вышла к дверям, чтобы встретить его и с ним поздороваться. Он повесил свой макинтош и шляпу на вешалку в удобной квадратной передней и повернулся к ней, ожидая указаний.

— Здесь занято, — сказала она, кивнув в сторону гостиной, откуда раздавались громкие голоса молодежи. В открытую дверь он мог видеть нескольких юношей из колледжа. — Вам придется пройти в мои комнаты.

Она повернулась направо и открыла дверь. Войдя, он неловко остановился, словно прирос к полу, и мучительно стараясь не смотреть, все же не сводил с нее глаз.

В своем смятении он не расслышал ее приглашения сесть. Так вот где она жила. Интимность обстановки и тот факт, что она никогда не распространялась о своих комнатах, поразили его, хотя иного он от нее не ожидал. В сущности, одна комната состояла из двух: первая, куда он вошел, видимо, служила гостиной, а вторая, которую он мог видеть, была спальней. Однако, за исключением дубового туалета с разложенными в порядке гребнями и щетками и изящными безделушками, в ней не было ни одного предмета, обычного для спальни.