Все эти сведения, полученные со стороны, усилили интерес Пламенного к мисс Мэзон. Однако, при всем желании, ему не удавалось познакомиться с ней ближе. Он подумывал пригласить ее позавтракать вместе, но врожденное благородство останавливало, и так он никогда и не осуществил своих планов. Он знал, что честному, уважающему себя человеку не подобает приглашать на завтрак свою стенографистку. Он знал, что такие вещи случаются, ибо наслушался всяких сплетен в своем клубе; но об этих мужчинах он был невысокого мнения, а девушек жалел. Он придерживался своеобразного взгляда, что человек имеет меньше прав в отношении тех, кто у него служит, чем тех, кто является простыми знакомыми или даже совершенно чужими людьми. Таким образом, не будь мисс Мэзон его служащей, он был уверен, что в самом непродолжительном времени пригласил бы ее на завтрак или в театр. Но он чувствовал, что было бы насилием со стороны нанимателя, покупающего время своих служащих в рабочие часы, посягать каким бы то ни было образом на свободное время, остающееся в их распоряжении. Такой поступок был бы грубостью; его нельзя назвать честным. Это значило бы использовать свое преимущество, ибо служащий находится в зависимости от него. Служащий мог пойти на это приглашение из страха рассердить нанимателя, а не по собственному желанию.

В данном случае он чувствовал, что всякое принуждение было бы тут особенно отвратительно, ибо разве не прочла она книги этого проклятого клондайкского писаки? Недурное же мнение, должно быть, составила она о нем — девушка слишком тонкая, чтобы иметь дело с таким приличным парнем, как Моррисон. А за всеми этими рассуждениями скрывалась его робость. За всю свою жизнь он боялся только одного — женщины, и этот страх никогда его не оставлял. И нелегко было подавить робость сейчас, когда он впервые почувствовал зарождающуюся потребность и желание приблизиться к женщине. Призрак тесемок от передника все еще преследовал его и помог ему не предпринимать никаких шагов к сближению с Диди Мэзон.

Глава VII

Случай не благоприятствовал Пламенному в знакомстве с Диди Мэзон, и интерес его к ней медленно увял. Это было вполне естественно, так как он с головой погрузился в рискованные операции, а очарование игры и ее масштаб поглотили всю энергию его великолепного организма. Он был до такой степени захвачен игрой, что хорошенькая стенографистка медленно и незаметно отступала на задний план сознания. Таким образом, его перестал томить первый слабый проблеск потребности в женщине. Поскольку дело касалось Диди Мэзон, он испытывал только удовлетворение при мысли, что у него очень славная стенографистка.

Неясная надежда завязать с нею знакомство заглохла у него еще и потому, что он целиком был поглощен напряженной и острой борьбой с Прибрежной Навигационной Компанией и с Гавайской, Никарагуанской и Мексиканской Компаниями пароходства. Борьба приняла большие размеры, чем он предполагал, даже он сам был удивлен нарастанием борьбы, в которую неожиданно втягивались все новые и новые лица. Все газеты Сан-Франциско обратились против него. Правда, вначале одна или две намекнули, что не откажутся от субсидий, но, по мнению Пламенного, положение не оправдывало подобной траты. До этого времени снисходительно и добродушно его рекламировали, но теперь ему суждено было узнать, на какие недостойные, ядовитые выходки способна враждебная пресса. Малейшие эпизоды его жизни были извлечены, чтобы послужить основанием для злобных измышлений. Пламенный был искренне изумлен новым освещением всей своей жизни и всех своих поступков. Из героя Аляски он был превращен в забияку Аляски, лжеца, отчаянного молодца и во всех отношениях «скверного человека». Не довольствуясь этим, пресса продолжала громоздить вокруг него одну ложь за другой. Он никогда не отвечал на эти выпады и только один раз излился перед группой репортеров.

— Продолжайте свое проклятое дело, — сказал он им.