На Триярского эти процессы за стеклом не произвели никакого впечатления.
— Кроме того, что Якуба там нет и не было, ты получил еще какую-то информацию?
— Получил! — высказался с заднего сиденья Эль.
— Да подожди ты, «игра со зрителем» еще не началась, — поморщился Триярский.
Проспект Ахеменидов стал стерилен, как пустыня; по крышам двух соседних пятиэтажек прогуливались снайперы, а пузо с жезлом и свистком уже не плевалось трелями, а только шевелило деревянными от служебного ужаса губами.
По умершему проспекту пронеслись мигалки. Потом еще мигалки — мгновенно отражаясь фиолетовыми бликами в мокром зазеркалье шоссе.
Наконец, мелькнули три серых автомобильных призрака, унося вдаль по проспекту тело Областного Правителя.
— Говорят, его возят в наручниках, — сказал шофер.
— И увеличили сегодня охрану… — задумался Триярский. — Короче, Лева, к тебе не подходил там один тип… обратившийся к тебе с «кавказским акцентом»?
Снайперы на крышах, пятясь, растворились в дожде; пузо закатилось обратно в свой газик и, выдав прощальную трель, уехало. Транспорт хлынул со всех сторон, мешаясь с пешеходами.
— Скорее, — газанул Лева. — В пробку вляпаемся, тогда все.
Но «Мерседес» легко проскочил проспект Ахеменидов и свернул на Бульвар Клинтона, бывший Фиделя Кастро.
— Что-то город сегодня подозрительно активно украшают, — Триярский кивнул на выводок гирляндо-развешивательных машин вдоль фонарей.
— Так объявляли, в пять будет «Отчетный концерт национальных меньшинств» в Доме Толерантности, по телевизору… — доложил всезнающий Эль. — От жизни отстаете, Учитель.
— Подальше бы отстать от такой жизни, — пробормотал Триярский. Потом, очнувшись (они пронеслись мимо Дома Толерантности, где действительно шло какое-то ковыряние и подготовка), посмотрел на шофера: — В двух словах: что он тебе сказал?
— В двух словах не скажешь.
— Одно слово: Якуб жив?
— Кажется, жив… Вспомнить надо.
Взлетели на пригорок. В лобовом стекле всплыл двухэтажный мраморный особняк.
— Учитель, это здесь нам обещали еще подбросить бабла? Так не светит.
Трияркский и шофер одновременно повернулись к Элю.
— Ну, не светит, — пояснил Эль.
— Неслабый у вас помощник, — присвистнул Лева.
— В чем дело? — Триярский посмотрел на шофера.
— Сейчас сами от хозяйки и узнаете…
Аллунчик вышла как призрак и вместо приветствия произнесла:
— Меня обокрали. Вытащили все деньги.
— Ну, вы теперь хотите сказать: нам что-то светит? — повернулся Эль к Триярскому.
Изнутри мраморный особняк казался еще более мавзолейным. Поднимались по лестнице (позолота, волосатые пальмы).
— Забрали только деньги, все остальное на месте.
Аллунчик назвала, высморкавшись, сумму.
— Упс! — Эль чуть не захлопал в ладоши. — Хотел бы, чтобы у меня тоже столько можно было украсть.
— Это тот самый придурок, на которого тебе нужны были деньги? — поинтересовалась Аллунчик.
— Этот «придурок» знал, что у тебя нет денег еще до того, как ты об этом сказала.
— ?
— Врожденная способность определять присутствие денег… Нет, не в каком-то именно месте, а в целом, у человека…
— Я феномен, — Эль слегка поклонился. |