Видать, если не смогу купить, придется выменивать. Нам что-то такое про индейцев и говорили: меняли шкуры на золото, или табак на часы или… В общем, толком не помню. Но молоточек, валяющийся на полке я взял. Рэд, не отвлекаясь, пробормотал что-то вроде того, что сделал его для своего сына. Левши. Специфическая штучка, осталось только какого-нибудь левшу найти.

А в углу резиновый халатик висит. Хотел и его прихватить, но старикан возмутился: дескать, это только для тех, кто у меня работает. Ну, да они в прошлом все такие доверчивые — обвести его с помощью Бернарда вокруг пальца ничего не стоило. Вот только почему он меня при этом идиотом обозвал? Да ладно: до свидания, мальчики, мы сведем с вами счеты потом. Пусть сначала батарею сделает, а то я так и буду торчать в этом прошлом, будь оно неладно.

Любой на моем месте первым делом бы в главный зал пошел. А я начал с чердака. Ничего интересного, только кошка с заводной мышкой играет. Попробовал ради хохмы мышку отобрать — рычит, зараза. Только Хоаги ей не перехитрить — отвлечь кошку оказалось делом пары минут, и мышка — у меня в руках. Да заодно и ведро с красной краской — вдруг пригодится.

Ну, а теперь можно и в главный зал. А там такая теплая компашка, что меня чуть кондратий не хватил. Томас Джефферсон (помню, помню, проходили, вроде как он то ли машину какую изобрел, то ли президентом был), какой-то Джордж Вашингтон и Джон Хэнкок (этого каждый знает — он первым Декларацию Независимости подписал). Я только понял, что он вроде как шестерка при них, так, ничего особенного. Кстати, Лаверн, посмотри фотку — я уж не удержался, сфотографировался со всей честной компанией.

Ну, скажу я тебе, и отцы-основатели у нас. Любят себя лучше, чем мистер Дрилл, что в нашей школе физкультуру преподавал. Надутые, как индюки (и точно — на стене у них портрет индюка в полный рост).

Хэнкок — тот весь дрожит и заикается. То ли по жизни такой, то ли не выспался, то ли после вчерашнего не отошел. Оказывается, замерз. Советую одеться по погоде — говорит и так уже укутан, аж одеяло нацепил, а все мерзнет. Ну, тогда чего ж огонь не развести, благо вон каминище какой, в полстены. Говорит — Джефферсон ему бревно не дает, для потомков сохранить хочет. И точно, рядом с Джефферсоном лежит весьма подходящее бревнышко. Тоже мне, папа Карло.

Попробовал тогда с Джефферсоном потолковать. Тот прям вот-вот лопнет: «Ты имеешь дело со знаменитым ученым, музыкантом, наездником», — и понеслось… В общем, почетный Папа Римский нашего королевства. А в руках банку какую-то вертит. Оказалось, что это послание в будущее, которое должны прочитать через четыреста лет. Ну, и как работа продвигается, спрашиваю. Да вот, говорит, пока только бревно надыбал, и больше ничего. А Вашингтон, гляжу, помалкивает: стоит в углу сигару курит.

Ну, у них там какие-то свои заморочки, а я так прямо и спрашиваю: «Томми, — говорю, — что б тебе повылазило, не видишь что ли — человек мерзнет. Отдай полешко, не жмись». Он весь надулся, дескать, это не просто полешко, а послание в будущее (хотел я было брякнуть, что я из этого самого будущего и есть, так что он может передать товар прямо по назначению, да поостерегся). Попытался усовестить: и как же ты позволяешь Хэнкоку так страдать. А он: «Настоящего человека греет сила его духа!». Ну, что тут скажешь…

А рядом — огромная консервная банка, которую он гордо именует капсулой. Видел я эти капсулы, у нас в них «Вискас» продают. В ней он эту деревяшку и собирается потомкам отправлять. Нам что ли? Нет, хочет чтобы ее только лет через четыреста вскрыли. Впрочем, ты несомненно помнишь, как мы с ней справились.

Так что Хэнкоку, видать, так и придется мерзнуть. А он жалобно так блеет, что если бы вот Вашингтон замерз, тут же огонь бы разожгли.