|
Элий пожелал увидеть все, поэтому отец начал с резчиков. Пятеро их, склоняясь над каменными заготовками, сосредоточенно работали закаленными резцами, создавая формы для инструментов. Кожаной печатью, смоченной в туши, резчики наносили рисунок на камень, затем, очертив резцом контуры, начинали убирать лишнее с образа монеты. Сначала они работали грубым инструментом, затем брали в руку маленький, в завершение тщательно полировали изображение песком – крупным, а затем мелким, как пудра. Отец рассказывал это Элию, центурион важно кивал в ответ, скользя по сторонам равнодушным взглядом. Сопровождавший его вольноотпущенник (как мы узнали позже, его звали Юний) проявил куда более пристальный интерес. Проворно достав из сумки круглое шлифованное стекло, он стал рассматривать сквозь него готовые формы и не отошел от стола резчиков, пока не пересмотрел все. Такой же интерес он проявил в литейной, где каменные формы заливали горячей бронзой: снова внимательно осмотрел каждый отлитый чекан и даже едва не обжегся, протянув руку к горячим, только что извлеченным из форм, инструментам. Отец упредил его, плеснув на чеканы водой из ковша. Облако пара взмыло к потолку, Юний отшатнулся, но потом склонился в благодарном поклоне. По знаку отца раб окатил горячий инструмент водой из ведра, после чего Юний смог их осмотреть, не опасаясь обжечься.
– Почему вы используете бронзу, префект? – спросил вольноотпущенник, закончив осмотр. – На сенатском дворе чеканы железные. – Бронзу легче обрабатывать, – пояснил отец, – ведь отливки приходится чистить и полировать. С железом это труднее, к тому же при литье железом получается много негодных чеканов. На сенатском дворе чеканят монеты из меди и бронзы, эти металлы твердые, там железо необходимо. У нас серебро и золото, они мягкие. Юний остался удовлетворенным ответом, и мы двинулись дальше. К моему удивлению вольноотпущенник остался равнодушным к отливке заготовок для монет, хотя, на мой взгляд, это было самое интересное. Вдоль стены литейной стояли большие закопченные печи, у которых суетились полуголые рабы, раздувая меха. Вот литейщики сдвинули заслонку и выхватили щипцами на двух длинных ручках чан с жидким металлом. Быстро отнесли его в угол к заранее приготовленным формам и стали разливать брызжущее искрами горячее серебро. Вот еще одна печь пыхнула жаром, затем следующая. Вокруг было дымно, жарко, пахло горько и кисло, литейщики сновали вокруг, как подручные в Тартаре. Центурион засмотрелся. Увлекшись, он подошел слишком близко, и литейщики, бежавшие к формам, едва не столкнулись с гостем. Жидкий метал колыхнулся в чане, выбросив сноп горячих капель. Если б отец не дернул гостя за руку, его окатило с головы до ног. Элий опасливо отошел в сторону, подбежавший раб быстро смахнул метелкой брызги серебра в совок и высыпал в чан для переплавки. – Теперь понимаешь, центурион, почему я не пустил сюда преторианцев? – прокричал отец сквозь шум. – Я не смогу усмотреть за контубернием, кого-нибудь из солдат непременно обожгли бы. Элий в ответ надулся, но спорить не стал. Отец жестом пригласил его следовать дальше. Когда-то литейную и место чеканки разделяла стена, но отец приказал снести ее. Прежде отлитые заготовки остывали, а перед чеканкой их грели заново. Это требовало много угля, и отец приказал подавать горячие заготовки прямо из литейной. Это требовало ловкого сочетания труда многих, но у нас работали опытные люди… Новшество прижилось. Угля монетный двор стал потреблять меньше, на чем и пытался нажиться управляющий хозяйством. В чеканной стоял грохот. Рабы подносили кузнецам горячие заготовки в маленьких железных корзиночках, затем выхватывали их по одной щипцами и клали на чекан. Кузнец приставлял сверху второй, быстро, с короткого размаха, бил молотом и стряхивал готовую монету в большую медную чашу. |
