|
Кузнец приставлял сверху второй, быстро, с короткого размаха, бил молотом и стряхивал готовую монету в большую медную чашу. Раб тут же подавал следующую заготовку. Когда заготовки кончались, кузнец бросал нагревшиеся чеканы в воду и взамен брал остывшие. Тем временем подносчик подавал новую порцию заготовок… Со стороны казалось, что кузнецы словно играют своими молотами, но я знал, сколько умения нужно для точного удара. Чуть сильнее – заготовка раздавится, края монеты загнутся вверх, чуть слабее – не оттиснется рисунок. Стоит руке кузнеца дрогнуть, и отпечаток не впишется в серебряный кружок, съедет вбок. Все испорченные монеты отправятся в литейную, и императорский фиск понесет убыток на угаре серебра.
Некоторое время Элий заворожено смотрел, как только что отчеканенные монеты сыплются в чаши. – Здесь работают рабы или вольноотпущенники? – спросил отца. – И те и другие. Рабы подносят, убирают, раздувают меха. Резчики, литейщики и кузнецы – вольноотпущенники. – Им много платят? – Двадцать денариев в месяц. – Больше, чем легионеру! – Легионеров у Рима много, умелого резчика или кузнеца найти труднее. – Раб обошелся б дешевле. – Возможно, в Риме можно купить кузнеца или резчика, но здесь Галлия, центурион! На невольничьем рынке продают германцев или фризов, взятых в бою, они умеют только драться и пить пиво, резчика из такого не сделаешь. Германцы не годны даже на подноску угля или раздувания мехов: здесь они задыхаются, начинают тосковать по своим лесам, поэтому мрут или бегут. Все наши рабы родились или выросли в Галлии. Хозяева и родители научили их подчиняться, они спокойны и терпеливы. К тому же их сытно кормят, тепло одевают и дают немного денег, чтоб они могли купить себе вина или женщину. Рабы знают: через двадцать лет они получат свободу. Если, конечно, будут хорошо работать и не воровать. – Не расточительно ли отпускать их? – После двадцати лет на монетном дворе от раба мало проку. Многие получают увечья или умирают раньше этого срока. Если б законы Августа позволяли, я отпускал их через пятнадцать лет. У меня сейчас с десяток уже не годных рабов, которых нужно кормить… Пока отец с Элием разговаривали, вольноотпущенник Юний проворно инспектировал только что отчеканенные монеты. В этот раз он был осторожнее: перед тем как коснуться монеты плевал на нее и брал в руки только остывшие. Закончив, он подошел к центуриону. – Теперь мы осмотрим хранилище! – сказал центурион. Отец молча кивнул. У хранилища стояла стража, четверо ауксилиев, после того как отец открыл замок, они стали подносить Юнию тяжелые кожаные мешки с денариями. Отец сам срывал печати, Юний горстью зачерпывал новенькие денарии и рассматривал их через свое стекло, по одному бросая обратно в мешок. После чего отец заново его запечатывал. Вольноотпущенник не пропустил ни одного мешка, и к концу осмотра устали все: Юний, ауксилии, отец и даже центурион, который ничего не делал, а только внимательно следил за всеми. – Мы закончили! – объявил Элий, после того как Юний, ссыпав денарии в последний мешок, выпрямился и отрицательно покачал головой в ответ на взгляд преторианца. – Поднимемся ко мне! – предложил отец, и центурион охотно согласился. Пока мы ходили по двору, рабы не теряли время: стол в триклинии был уставлен блюдами с вареным и копченым мясом, хлебом, фруктами и кувшинами с вином. В погребах префекта нашелся виноград, яблоки и мандарины. |
