Я смущенно поблагодарил, и прокуратор повернулся к отцу. Тем временем рабы стали наполнять чаши вином, другие поставили на столы первую перемену блюд. Пилат, как хозяин пиршества, привстав, вознес благодарность богам и предложил выпить за здоровье римских консулов Тиберия Цезаря Августа и Луция Элия Сеяна. Послышался грохот отодвигаемых лож – все вставали, выказывая тем самым почтение правителям Ойкумены. Я вознамерился сделать тоже, но Валерия, движением руки остановила мой порыв.

    – Ты же не солдат! – сказала она насмешливо.

    – Я центурион! За здоровье императора и консулов в легионах пьют стоя!

    – Здесь не легион, – усмехнулась Валерия, – так что оставь гарнизонные замашки. Мне они так надоели! В кои века приезжает умный человек из Рима, и тут же пытается прыгать, как пьяный ветеран в харчевне.

    Я смутился и опустил глаза.

    – Здесь много будут возглашать, – пояснила Валерия, – вставать и падать. Будут пить здоровье наместника провинции, сенатора, трибунов… Потом позовут полуголых сирийских танцовщиц. От танцев гости распалятся и станут ловить плясунь. Но танцовщицы здесь проворные, многим поймать не удастся. Гости вернутся за столы, от обиды станут пить еще больше. Рабы не будут поспевать носить тазики, поэтому заблюют столы. Многих гостей придется развозить на повозках – видел, сколько их ждет на площади? Назавтра все с удовольствием вспомнят, как славно повеселились у прокуратора. Всегда одно и то же! – она вздохнула. – Ты хочешь такого веселья?

    Я покрутил головой.

    – Тогда слушай меня! – сказала она покровительственно. – Гостю из Рима за нашим столом надо быть осторожным. Можно съесть чего-нибудь дурного или выпить. Это Иудея, местные повара хорошо готовят свои блюда, но не знают римских. Вместо вина могут поднести сикера, – она скривилась. – Это такая гадость! Непривычные к нему люди сразу пьянеют, а назавтра у них болит голова…

    – Я буду слушаться! – с готовностью согласился я.

    – Хороший мальчик! – Валерия ласково погладила меня по голове. – Правильно решил. Послушные дети получают лакомство.

    Мне не понравилось упоминание о детях, но обещание лакомства заслонило обиду. Я пристально посмотрел на Валерию, желая получить ответ, о том ли лакомстве я подумал; ее взгляд подтвердил, что подумал я правильно. С этого мгновения происходящее в зале перестало меня интересовать. Я поднимал свою чашу при очередной здравице, демонстрируя тем самым свое внимание к пиршеству, и слегка отпивал из нее – тем мое участие в общем застолье и ограничивалось. Валерия сразу пресекла мое намерение осушать чашу до дна.

    – Не люблю пьяных! – твердо заявила она, и я подчинился. Мы мало пили и ели, зато много говорили – о поэзии, греческой философии (к моему удивлению Валерия неплохо разбиралась в учениях греков – куда лучше меня), затем, когда за столами стало шумно, перешли к более интересным вещам. Мы разговаривали вполголоса, время от времени легко касаясь друг друга, и эти прикосновения пьянили меня крепче неразбавленного вина. Я узнал, что Валерия рано осиротела, и Пилат забрал ее к себе. Жена будущего прокуратора заменила ей мать, сам Пилат – отца. Прокуратор считал ее дочерью и относился соответственно. Валерия следовала за дядей по всем легионам, где будущему прокуратору довелось служить, великолепно знала гарнизонную жизнь и ненавидела ее.