– Ты бы, Софья, об этом помалкивала, – проронил Максимыч, деликатно потупясь. – Ладно, Маргарита, – она свой человек, а то ведь кто и взаправду подумает…

– Да надоели вы с вашей дойкой, – перебила я, – про кладбище рассказывай.

– Так не дает ведь, ух, аспидка!

– Рассказывай, – отмахнулась Сонька и еще по стопке налила. Мы выпили, закусили колбаской и уставились на Максимыча.

– Вот, значит, как, – продолжил он, – иду я, велосипедик везу, потому как Сонька права, прихватил я пару досок и отвез в Зайцево, иду, бутылочка у меня, дай, думаю, выпью, ну, для храбрости.

– Покойников боишься, – съязвила Сонька.

– Ну, не боюсь, а все ж таки… В общем, присел я у тропинки, кладбище от меня по левую руку, значит, глядь, сворачивает машина, напрямки к кладбищу, и по‑хитрому: огни не горят, и тихо так… остановилась, а я себе думаю: какая такая нужда у людей?

Прилег под кустом, жду, что дальше будет.

Выходят двое. Здоровенные мужики. Взяли лопаты, через ограду перелезли и давай копать. Тут я понял, эти, как их называют…

Грабители, одним словом, ну, я не удержался и сказал им пару ласковых. Они быстренько в машину и уехали.

– Может, это тебе приснилось? – спросила я, заметив некоторое несоответствие рассказа с действительностью, а Сонька головой покачала:

– Чокнулся, пенек старый, а если б эти здоровые мужики да тебе лопатой по голове?

– Я уж и сам потом струхнул…

– А чью могилу раскопали? – спросила я. – Богатый кто похоронен был?

Надо сказать, что кладбище здесь древнее, лично мною был обнаружен надгробный камень, датированный 1778 годом.

– Так ничью, – растерялся Максимыч.

– Как ничью?

– Вот так. Рыли прямо у ограды. На пустом месте то есть.

– Чего‑то ты совсем заврался, – нахмурилась Сонька. – На пустом месте кто ж грабит?

– А вот и нет, – обиделся Максимыч, – я ночью‑то разглядывать не стал, как эти укатили, велосипед прихватил и домой, а утречком встал и скоренько сбегал – любопытство одолело.

– Ну и что?

– Ничего, вырыта яма. Видно, спугнул я их.

– Да, история, – вздохнула я.

– Вот так, девки, думаю в село идти, сообщить куда следует.

– А чего ж не позвонил.

– Такое дело, думаю, лично надо…

Мы с тоской переглянулись и уставились на Максимыча.

– Ты вот что, – не выдержала Сонька, – ты б помалкивал обо всем этом. Совершенно не твое это дело. Времена нынче такие, свидетели долго не живут. Ну, сообщишь, куда следует, яму свою дурацкую покажешь.

Они рукой махнут и уедут, а ты останешься один во всей деревне. Так что помалкивай, и нам зря рассказал, теперь вот ночь не спать.

– Думаешь, Софья, тут опасное что‑то?

– Сам посуди…

– Да, дела! – задумался Максимыч. Чтобы укрепить его здоровую задумчивость, Сонька в подпол спустилась и достала бутылку клюквенной. Мы выпили и закусили.

Надо сказать, что Максимыч вдовствовал второй год, и вольная жизнь заметно подорвала его силы. Вот и сейчас, нанеся двойной удар по собственной печени, он заговорил невнятно, а движения, даже незначительные, давались ему с трудом. Мы подхватили его с двух сторон и привычно потащили к родному дому. Было это делом нелегким, хотя Максимыч отличался хилым телосложением, но, как я уже сообщала, жил за рекой, мост через нее отсутствовал, взамен него лежали два бревна.