Оппозиционными «убеждениями» суицидального дискурса можно признать, например, такие: «угрожая покончить с собой, человек просто шантажирует окружающих» (35% в основной, 12,5% в контрольной); «покончить жизнь самоубийством может только психически больной человек» (24,5% в основной, 31% в контрольной); «когда человек говорит о том, что он готов покончить с собой, я не могу относиться к этому серьезно» (13% в основной, 19% в контрольной); «я не знаю таких обстоятельств, которые могли бы заставить меня решиться на самоубийство» (26% в основной, 37,7% в контрольной); «я бы никогда не покончил с собой» (35% в основной, 25% в контрольной).

Актуализация прямых «убеждений» суицидального дискурса свидетельствует о высокой степени вероятности суицидальных действий; актуализация оппозиционного полюса суицидального дискурса, напротив, свидетельствует о низкой вероятности суицидального дискурса. Но, как выясняется, исключительная сложность и специфика организации суицидального дискурса (по крайней мере в российской культуре) приводят к тому, что он – суицидальный дискурс – тяжело поляризуется, что и подтверждается результатами проведенного нами исследования. Переводя этот вопрос из теоретической плоскости в практическую, приходится признать, что этот феномен «трудности поляризации суицидального дискурса» имеет свои «положительные» и «отрицательные» стороны. Эта «трудность поляризации» приводит к тому, что «кристаллизация» суицидального дискурса (прямого его полюса), обеспечивающая возможность суицидальных действий, оказывается проблемной, а потому естественным образом осуществляет своеобразную само-превенцию суицида, то есть играет роль своего рода «предохранителя». С другой стороны, подобное устройство суицидального дискурса заставляет гигантское множество людей тяготиться мыслями (своеобразной «мысленной жвачкой») о возможности самоубийства.

Все это наглядно иллюстрируется результатами проведённого исследования. Утверждения опросника, с которыми респонденты могли согласиться, а могли и проигнорировать, условно принадлежат или к прямому, или к оппозиционному полюсу суицидального дискурса. Однако только 10,5% основной группы (это лица с пограничными психическими расстройствами) отобрали исключительно прямые утверждения суицидального дискурса, а 5,3% выбрали утверждения, принадлежащие к оппозиционному его полюсу, остальные же 84,2% проявили изрядное единодушие, дав и те и другие ответы. В контрольной группе, состоявшей из «формально здоровых» лиц, ситуация оказалась схожей, но пропорция выглядит несколько иначе: 2,8%—8,3%—88,9% соответственно. В среднем в основной группе частота выборов «суицидальных утверждений» составила 32,4%, а «антисуицидальных» – 30,4%; в контрольной: 24,3% и 26,6%, соответственно.

Интересно, что все без исключения респонденты основной группы, давшие только прямые утверждения суицидального дискурса (10,5%), признались в наличии у себя суицидальных мыслей, а также большинство из них указало, что самоубийством покончил свою жизнь кто-то из их родственников или близких. И только один из респондентов основной группы, давший утверждения, относящиеся к оппозиционному полюсу суицидального дискурса (5,3%), отметил пункт «я знаю, что некоторые люди покончили жизнь самоубийством», остальные же не сделали даже этого. В контрольной группе ситуация оказалась аналогичной, с той лишь разницей, что подобный же единственный респондент отметил пункт «я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь человек покончил с собой».

Полученные в результате проведенного нами исследования данные вряд ли можно считать окончательными, однако даже на этом этапе работы можно уже сделать определенные выводы.