Харю можно отпустить на волю — увы, но тогда она может очень и очень портить жизнь не только себе, но и другим. Но можно и запереть — в каком-нибудь специально построенном заведении типа лабиринта, а то и просто в волшебной вещи. Например, в портрете…
При слове «портрет» у меня появилось смутное подозрение, что какую-то похожую, но очень скучную историйку я уже слышала… или читала… или смотрела. Пока не вырубилась и не пропустила конец. Интересно, чем все кончилось для Шамбла Д’Ора?
— Очень хорошая, полезная штука эта харякрус, — всё бубнил профессор. — О ней ходили легенды не только в нашем мире, но и в сопредельных измерениях. Но ничего достоверно узнать не удалось, поэтому Шамбл предпринял несколько опасных вылазок в разные вселенные и наконец добыл именно то, что ему требовалось. А когда ритуал разделения себя на части и запирание Хари в парадный портрет прошли успешно, случилось страшное: Харя, впитывая в себя все неблагоприятные особенности натуры профессора, впитала и многие его способности. Поскольку способности, как правило, неразрывно связаны с негативной стороной личности и вместе с нею плавно перетекают…
— Та-ак, — хлопнув в ладоши, прервала я этот поток ненужных разглагольствований. — Больше аванса, меньше декаданса, профессор! То есть старикан ничего не может, пока не воссоединится обратно?
— Практически ничего, — покладисто согласился Лёдд.
— Выходит, он у вас со всех сторон импотент, откуда ни глянь, — приуныла Мене-Текел-Фарес. — Эх, придется старого хрыча реанимировать, а как?
— А ты меня спроси, куколка. — Наглый тягучий голос, раздавшийся из угла, мог принадлежать только мерзавцу Деанусу (я не поверила глазам, но за время рассказа Лёдда он опять успел развязаться и перевязаться — ну что за неугомонный тип!). — Там, где я пребывал последние годы, чего только с человеческой сущностью не делают. Делят и на два, и на семь, вгоняют в вещи и в зверушек, отпускают в другие реальности и заставляют там прожить сто, тысячу жизней с полной амнезией, не понимая, что ты здесь делаешь, вообще.
— Какой. Ужас. — Я старалась говорить равнодушно и презрительно — не хватало еще показывать врагу, что у меня бывают минуты слабости, а не только деловые истерики, помогающие заставить окружающих всё делать за меня.
— Ад! — пожал плечами фон Честер. — Чего вы хотите, королева?
— Мужа своего назад хочу, — прошипела я. — Все за мной. К Шамбл Д’Ору. Строем. И адского педрилу захватите, пока он сам тут всё не захватил!
Кабинет ректора был вполне ректальным: много дубовых панелей на стенах, кожаной мебели на полу, потрепанной литературы на стенах, тикающих фиговин и черепов на столах. Не хватало лишь феникса, который бы при виде нашей компании сгорел синим пламенем. А еще в кабинете висела куча картин, серо-буро-черных, точно их писали, стараясь не привлекать лишнего внимания к изображаемым объектам. Искать среди этих неразличимых харь ту самую — да мы бы и за год не управились. К счастью, искать не пришлось, потому что один из портретов оказался аккуратно засунут за спинку дивана и замотан плотным покрывалом, серым от пыли. Просто удивительно, что это произведение искусства не было отправлено украшать аллею Водолазов. Или еще куда-нибудь к чертям на кулички.
Не церемонясь, Финлепсин полоснул по пропыленным тряпкам своей боевой заколкой, занавес открылся. И…
И ничего. То есть портрет под покрывалом таки был, но ничего криминального в том портрете не было. Я приготовилась обнаружить на портрете монстра, оборотня, вурдалака, а вовсе не бородатого дядьку с масляным ртом, сальными глазами, потной лысиной и запотевшей рюмашкой. |