Непонимающим взглядом капитан уставился на них, и вдруг до него дошло, что эти непонятные предметы несут смерть. Он выпрямился и пулей помчался на другой конец плотины, выкрикивая не своим голосом:

– Радист! Срочно на связь!

Меллори и Миллер вынырнули. Крики, скорее даже вопли капитана, ясно были слышны в ночной тишине. "Меллори выругался:

– Проклятье, проклятье и еще раз проклятье! – голос его дрожал от глубокого разочарования. – Он предупредит Циммермана.

У того будет семь‑восемь минут, чтобы отвести танки.

– Что же теперь?

– Теперь мы дергаем за эти чертовы шнуры и даем деру.

Капитан подбежал к сторожке, у которой сидели Рейнольдс, Петар и лежал Гроувс.

– Генерал Циммерман! – прокричал капитан. – Немедленно свяжитесь с генералом Циммерманом. Передайте ему, чтобы он срочно отвел танки подальше от моста. Эти чертовы англичане заминировали плотину!

– Ну вот и хорошо, – голос Петара был едва слышен. – Все хорошо, что хорошо кончается.

Рейнольдс уставился на него в полном изумлении. Почти механически он принял от Петара протянутые им темные очки и, затаив дыхание, смотрел, как Петар нажал на какую‑то кнопку на задней стенке гитары. Стенка открылась, и гитара мгновенно превратилась в автомат, хорошо смазанный, в полной боевой готовности.

Палец Петара застыл на спусковом крючке. Автомат ладно и привычно устроился в его руках. Темные глаза были прищурены и смотрели ясно, с холодной уверенностью. Теперь он, Петар, был хозяином положения.

Солдат, охранявший трех пленников, перегнулся пополам и умер мгновенно, прошитый очередью. В следующую секунду капрал, дежуривший в радиорубке, последовал за охранником, не успев даже снять с плеча свой «шмайссер». Капитан на бегу несколько раз выстрелил в Петара, но тот уверенно вел свою партию. Не обращая внимания на пулю, которая пробила ему правое плечо, он выпустил остаток обоймы в передатчик и упал с пробитым плечом и раной в голове. Капитан вложил свой все еще дымящийся револьвер в карман и посмотрел на Петара почти безумным взглядом. В этом взгляде не было злобы. Он был полон печали и осознания своего полного поражения. Его глаза поймали взгляд Рейнольдса: с каким‑то удивительным взаимопониманием оба в полном потрясении покачали головами.

Меллори и Миллер лезли по веревке вверх и были уже опять почти на уровне вершины стены, когда смолкли последние звуки стрельбы. Меллори посмотрел на Миллера. Миллер пожал плечами, как только может пожать плечами человек, взбирающийся по веревке, и покачал головой, так и не произнеся ни слова. Оба продолжили восхождение еще быстрее, чем прежде.

Андреа тоже слышал выстрелы, но не имел ни малейшего представления, что это за стрельба. Вернее, в тот момент он просто не обращал на нее внимания. Левое плечо горело, как будто обожженное пламенем, по изможденному лицу струился пот.

Он знал, что еще не прошел и половины пути вверх по лестнице.

Но остановился, почувствовав, что руки девушки, обвитые вокруг его шеи, слабеют. Тогда он обхватил ее за талию невыносимо горевшей рукой и продолжал изнурительный подъем. Почувствовал, что видит все хуже, и подумал: это от потери крови. Левая рука постепенно немела, и нестерпимая боль начинала охватывать правую, которая должна была выносить тяжесть их обоих.

– Оставьте меня, – в который раз взмолилась Мария. – Ради всего святого, оставьте меня! Вы еще можете спастись.

Андреа улыбнулся ей, или ему показалось, что улыбнулся:

– Вы сами не знаете, что говорите. Моя Мария убьет меня.

– Оставьте! Оставьте меня! – она пыталась вырваться и вскрикнула, почувствовав, как Андреа крепко сжал ее.