Зинка заливисто засмеялась, наблюдая за переодеванием. Как здорово быть таким молодым, безбашенным, красивым, всегда готовым превратить в шоу любое действо!

Будто в подтверждение её мыслей Ида нашла на стройке деревянный черенок от лопаты, затем, привязав к нему за рукава белоснежную майку, начала размахивать символическим знаменем капитуляции. При этом она делала измученное лицо и приговаривала:

— Уважаемый маг, не превращайте нас, пожалуйста, в сортирных мух или тараканов! Мы всего лишь подневольные жители ТСЖ «Озёрное», направленные к вам волей Аркадия Казимировича и областной администрации. Смилуйтесь над нами, выступите, пожалуйста, на торжественном концерте!

Теперь уже Зинка хохотала в голос и, согнувшись, держалась за живот.

— Хватит… Хватит… Пошли. Если Цветов не согласится — скажу Казимировичу, что ты выступишь лучше всякой артистки!

— Кто? Я?.. Всё! Я самый серьёзный в мире посол, с самой важной миссией. — Лицо Артемиды моментально сделалось строгим и серьёзным. — Отставить разговорчики! Следом за мной шагом марш! — скомандовала девушка и, прислонив импровизированное древко знамени к плечу, замаршировала, старательно вытягивая носочки.

Коттедж Цветова входной дверью и террасой выходил на озеро, поэтому парламентёры не были замечены до последнего момента, пока не появились с обратной стороны, выйдя из-за угла дома.

На веранде вместе с Цветовым сидели супруги Синицыны. Увидев шествие под белым флагом, все заулыбались и замахали руками.

— Вы ко мне? — Святослав встал из-за стола. — Милости прошу, проходите.

— Клёвый мужик, ну просто… мужик-мужик! — прошептала Ида, разглядывая Цветова.

— Козырь, — непроизвольно вырвалось у Зиночки словцо из далёкого детства…

* * *

До второго класса Зиночка с родителями жила в солнечном степном городе, далеко-далеко от столицы советской родины. Они обитали в двухэтажном кирпичном доме, построенном немецкими военнопленными в конце сороковых.

На первом этаже, через стенку с ними, жил дядя Толя Плачента. Его так все и называли. Ни Толик, ни Анатолий Иванович — что, на первый взгляд, куда проще. Для всех он был исключительно дядя Толя Плачента. Никогда в жизни Зина больше не встречала такой чудно_́ й фамилии.

По вечерам дядя Толя Плачента любил сидеть на скамейке около подъезда, курить папиросы и щёлкать семки. Выходя на улицу, он всегда снимал с лестничных перил жестяную банку из-под тушёнки, которая крепилась к перилам посредством загнутой и не до конца скрученной крышки и использовалась в качестве пепельницы выходившими покурить соседями. Банку ставил на скамейку рядом с собой, тушил в неё курево или ссыпал туда шелуху подсолнечника, предварительно накопленную в кулаке.

Он был худ и жилист, словно сушёный гриб. Всегда ходил в серых бесформенных брюках и светлой майке-«алкоголичке». На голове — неизменная кепочка, по-блатному сдвинутая на затылок. Поза — в которой он нёс свой ежевечерний караул, восседая на скамейке, — тоже была неизменной: ссутулив костлявую спину, он покачивал перекинутой через колено ногой, обутой в коричневый тапок со стоптанной пяткой.

Одни говорили про него, что фронтовик, другие — что сидел в тюрьме… Зинка даже помнила блёклые наколки на его плечах и пальцах. Знали, что попивает, что живёт один и не дебоширит. Говорили много чего, однако ценили за золотые руки слесаря-умельца и привычку раздавать меткие, но далеко не лестные прозвища.

Так, за свой малый рост и чрезмерную подвижность Зинка с лёгкой руки соседа величалась Крохопулей; полная и высокая Белла Петровна, участковый педиатр, — Эскулапихой; тётка Лидочка из соседнего подъезда, постоянно дающая в долг жильцам всего дома, — Старушкой-процентщицей.