|
Коньяк был очень даже приличный. Как-то комментировать ситуацию Ваня не стал — явно ведь неспроста шеф затеял этот разговор. — Как Зона? Привык? — справился шеф через полминуты. Сиверцев неопределенно пожал плечами: — Разве к этому привыкнешь? Скорее, смирился. — Филиппыч говорил, ты многому научился за последнюю вахту. А знаешь почему? Потому что сидел на заимке без перерыва. Если б тебя после первого месяца в городок вернули, на следующую вахту ты бы как с нуля заступал. В городке быстро все выветривается, что не очень глубоко въелось. По хорошему тебе бы еще месяцок на заимке посидеть — как раз шестнадцать недель, переломный срок. Кто столько в Зоне отсидит — уже не забудет ничего и никогда. По родному сортиру с опаской ходить станет и дорогу в городке переходить полуприсев. «Свисти-свисти, — подумал Ваня грустно. — Слыхал я эти песни венского леса уже, неоднократно слыхал». Наверное, у него был достаточно выразительный взгляд, потому что развивать тему Тараненко не стал. Отпил коньяку, бросил в рот колбаску. И без обиняков сменил тему: — Рассказывай, зачем Покатилов приходил. — Этого я не знаю, — честно признался Сиверцев. — Мы с ним вообще ни о чем толком не поговорили. Он всего лишь поинтересовался — зачем я от него прячусь? А я-то и не думал прятаться! Так ему и объяснил. — В каком смысле прячешься? — уточнил Тараненко. — На связь не выходишь, что ли? Ваня поднял по-прежнему грустный взгляд на шефа и объяснил: — Покатилов сказал, будто бы видел институтские графики дежурств на заимках. И якобы там указано, что не сидел я на четверке подряд три вахты, а как и положено по трудовому законодательству после первых четырех недель работы в Зоне отбыл на такой же срок в институт, на реабилитацию и все такое. Покатилов, очевидно, ждал, что я за эти четыре недели заскочу к нему в «Вотрубу», потолковать и все такое. Но поскольку на самом деле я оставался на заимке, заскочить я никак не мог. Это я ему и объяснил. Покатилов удивился, подумал, и закончил разговор. — Серьезно, что ли? — удивился Тараненко. — Да. Задумался, помолчал и отправил меня назад, на заимку. — И ни о чем больше не спрашивал? Сиверцев поколебался и решил, что молчать не стоит. — Ещё попросил шепнуть, если Псих объявится, — сказал Ваня с неохотой. О том, что сообщить это Покатилову он должен был раньше, чем Тараненко, Ваня пока умолчал. Факты скрывать чревато, а вот подробности до поры до времени можно и придержать в резерве, хуже точно не будет. Тараненко испытывающе глядел на Ваню и взгляд у него был на редкость тяжелый. — Ну и как? — поинтересовался Тараненко. — Сообщишь? Ваня невольно отвел взгляд. — А куда мне деваться? — глухо переспросил он. — Я ж между вами, как песчинка в жерновах. — От некоторых песчинок и жернова портятся, — проворчал Тараненко уже мягче. — Ты закусывай, закусывай. Сиверцев с некоторым облегчением потянулся к лимончику. Вездеход все переваливался с боку на бок — вроде, от заимки практически до самого бара колея была давным-давно накатанная и утрамбованная, а трясло все равно немилосердно. |
