Он наслаждался замешательством Шу: ее аура искрила и переливалась, кололась и щекотала всполохами сине-лилового. Упрямая, гордая, сильная девчонка! Как же хотелось ее согнуть, почувствовать ее сопротивление — и взять. Насильно, больно, чтобы она кричала…

Шу села напротив.

— Баль, распорядись, пожалуйста. — Голос ее был ровен и спокоен.

— Оставьте нас, — повелительно бросил маг, неотрывно глядя на Шу. — Вашему Высочеству очень идет лазурь. Но еще больше пойдет алый.

— Благодарю, магистр, — улыбнулась принцесса одними губами. — Но я не люблю траурный цвет.

— Ну? — ласково шепнул Рональд, рисуя для Шу образ огненной стены, надвигающейся на Ахшеддинов.

— Оставьте нас, — повторила за ним Шу, яростно сверкнув глазами.

Смелость и упрямство девчонки дразнили аппетит и утверждали в мысли — да, стоит жениться. В постели она будет хороша!

Рональд выудил из воздуха пару бокалов, один отправил Шу в руки, из второго отпил сам. Слегка потянулся, откинувшись на спинку кресла. Одарил принцессу светской улыбкой и заставил почувствовать, как сползает платье и воздух холодит обнаженную кожу. Ошеломленная девчонка вскинулась и попыталась закрыться, чем вызвала еще одну снисходительную улыбку: Рональд на миг обвил ее огнем, показывая, кто тут хозяин.

— Прекратите сейчас же! Как вы смеете! — зашипела девчонка, позабыв на миг о страхе и изо всех сил отпихивая жгучие чужие потоки.

— О чем вы, прелестная Шуалейда? — осведомился маг, сменяя огонь сиреневым разумом. — Вам жарко?

— Вы забываетесь, магистр!.. — Она вскочила, порываясь бежать, но магическая волна оторвала ее от пола и закрыла рот, словно ладонью.

— Ваше Высочество не находит, что нынче выдалась чудесная весна? — непринужденно осведомился магистр, оглаживая струями магии тонкую девичью шею, спускаясь по плечам и лаская губы. — Уверен, Вашему Высочеству прогулка доставила истинное наслаждение.

Ало-лиловые потоки струились по обнаженному телу Шуалейды, оплетали ее вместе со словами: Рональд с совершенно равнодушным видом — его желание и удовольствие выдавали только горящие глаза — рассуждал о погоде, добавляя к чистой магии еще и обертоны. Шуалейда пылала возмущением, но вырываться перестала: магические нити держали крепче любых цепей.

Рональд наслаждался. Он ласкал острые грудки, щипал напрягшиеся соски, и ведьмочка вздрагивала от боли и бледнела от сознания собственной беспомощности. Он то гладил девичий живот — и в ярости сумеречной появлялась нотка возбуждения — то легко хлестал по ягодицам, и тогда Шу сжималась и вспыхивала унижением. Он раздвигал напряженные бедра, оставляя на бледной коже настоящие синяки, втискивался меж ног, обжигая нежную плоть…

Сумеречная тяжело дышала и кусала губы, чтобы не застонать — не только от боли и унижения, но и от невольного желания: Рональд не скупился, отдавая ей часть собственного возбуждения и удовольствия.

Напоследок он показал ей всего одну картинку — их обоих, сплетенных в единое целое не только телами, но и магией. Фейерверк алого, синего, лилового вместе с волной острого, на грани боли наслаждения. И одно слово, пронзающее насквозь: моя!

Отпустив ошеломленную принцессу и вернув на место платье, он на несколько мгновений оставил ее осознавать происшедшее. Рональд потянулся к позабытому лорнейскому — ему и самому требовалось успокоиться. Из легкой, почти пресной поначалу игры получилось… вкусно! Такого изысканного деликатеса, как эта невинная девочка, ему не доводилось пробовать ни разу.