|
Спины растворились вдали раньше, чем она погасла. Рядом с Кимычем встал служивый: – Кажись, все. Больше не придут. Скелет раскачивался на проволоке и позвякивал железками, словно огородное пугало. – Хорошо бы так, – сказал Мефодьич, показавшись откуда-то с неожиданной стороны, – только как бы теперь другие не пришли. – Какие другие? – повернулся к нему Кимыч. – Паранормальные всякие… любители. Слухи ведь пойдут. – Будем решать проблемы по мере поступления, – рассудил служивый, – а пока считаем, воспитательная работа прошла успешно. Все собираем и возвращаемся на базу. Кимыч! Гильзы поищи, а то если кто найдет, это уже не слухи будут, а улики. Да, и бутылки после этих хорошо бы убрать. – Так точно! – сказал Кимыч. Искать в темноте стреляные гильзы зрение домового вполне позволяло. Мефодьич отцепил скелет и перевалил его через плечо, будто нес раненого. На другое плечо повесил автомат. – Вот ведь до чего дошло, – ворчал он, – оборонять родные могилы чучелом фрица. Сначала от них защищаешься, теперь вот ихним же образом. – Говорили уже, – махнул рукой Евграфыч, – не в нашу же форму его было рядить! Из этих зомби как-то лучше получаются. Это не жульство даже, а военная хитрость. …Через полчаса все трое опять сидели в норе у Мефодьича, смотрели на вновь разведенный огонь. Разобранный скелет лежал сложенным в мешке у Кимыча, оружие и амуниция – в сумках у Евграфыча. Единственное, чего тот не собирался возвращать, – патроны, потому как они были не музейные, а его личные, хранившиеся много лет на черный день. Бережливый Евграфыч и не думал, что черный день обернется тихой весенней ночью, а стрелять придется в воздух. Домовые вообще по понятным причинам ведут ночной образ жизни, поэтому сейчас для троицы было что-то вроде раннего, хорошо начатого утра. Мефодьич еще раз заварил свой коронный травяной чай и вновь раскачивался в кресле, попыхивая трубочкой. Снова философствовал: – Заметил я, случаются все эти акты вандализма в основном по весне или в начале лета. – А тут и думать нечего, – отозвался, не дослушав, Евграфыч, – весной у всех психов обострение. Так даже в твоих газетных обрывках написано. А эти что, нормальные, что ли? Так что все на поверхности! – Да уж, – сказал кладбищенский, – психика молодая, неуравновешенная. Мы ведь кого-то и уморить могли такой психической атакой. – Невелика потеря, – буркнул служивый. – Неповадно будет. Сильных духом среди таких все равно нет, а на слабых мы всегда управу найдем. – Мы-то найдем, – у Мефодьича в руках появилась знакомая тетрадь. – А везде ли есть мы? Он перебирал узловатыми пальцами хрупкие пожелтевшие вырезки. Возникла пауза, и в норе слышалось только, как потрескивает огонь и шуршат эти клочки бумаги. ОТВЕТНЫЙ УДАР В СПИНУ ПАВШИМ ВАНДАЛАМИ ОКАЗАЛИСЬ ШКОЛЬНИКИ ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ НА КЛАДБИЩЕ – Людям надо этим заниматься, – вздохнул Евграфыч, – а не нам, старой нежити. Извини, Кимыч, про тебя не подумал… – Живым нынче не до мертвых, – ответил Мефодьич, подняв одну вырезку на уровень глаз и посмотрев сквозь нее на огонь, будто хотел разглядеть какие-то тайные водяные знаки. |
