Цвет его изображения потускнел сначала до фиолетового, а потом до сине-зеленого. Лазарус немного подумал, переключил несколько кнопок и по возобновившемуся белому свечению понял, что пока все в порядке. Удовлетворенный, он проделал те же манипуляции с кормовым изображением.

— Лазарус…

— Да, Энди?

— Тебе не помешает, если я начну давать коррекцию?

— Ничуть. Я просто осматривал окрестности. И если этот волшебный фонарь меня не обманывает, то они немного опоздали с началом погони.

— Отлично. Тогда вот данные…

— Слушай, может, ты сам введешь их? Возьми управление на себя, а я тем временем перехвачу кофе и бутербродов. Кстати, а ты как насчет перекусить?

Либби с отсутствующим видом кивнул — он уже начал корректировку курса. Неожиданно нарушил молчание Форд — кажется, это были его первые слова за время полета:

— Давайте я попробую раздобыть какой-нибудь снеди. Мне это только доставит удовольствие. — Казалось, он изо всех сил старался быть полезным.

— М-м-м… могут быть неприятности, Слэйтон. Независимо от того, как успел поработать с людьми Зак, большинство из них наверняка все еще произносят ваше имя в бранном контексте. Я свяжусь с камбузом и попрошу кого-нибудь.

— Меня наверняка не узнают в этой суматохе, — возразил Форд. — Кроме того, я всегда могу объяснить, что послан с важным поручением.

Лазарус видел, что ему просто необходимо заняться каким-нибудь полезным делом.

— О'кэй… если вы, конечно, в состоянии шевелиться при двух «же».

Форд тяжело выбрался из противоперегрузочного кресла.

— Я вполне могу ходить. С чем вам сделать бутерброды?

— Неплохо бы с солониной, да только это наверняка окажется какая-нибудь синтетическая дрянь. Сварганьте с сыром на черном хлебе и намажьте горчицей, если раздобудете. И приготовьте с галлон кофе. Тебе чего принести, Энди?

— Мне-то? Да что угодно.

Форд направился было к выходу, с натугой переставляя ноги под гнетом удвоенного веса, но остановился и добавил:

— Кстати, если бы вы подсказали мне, куда идти, я сэкономил бы кучу времени.

— Дружище, — ответил Лазарус, — если этот корабль не набит до краев пищей, то все мы совершили ужаснейшую ошибку. Порыскайте кругом. Наверняка что-нибудь да найдется.

* * *

Ближе, ближе и ближе к Солнцу. Скорость увеличивалась на шестьдесят четыре фута в секунду за секунду. Вперед и еще вперед на протяжении пятнадцати бесконечных часов удвоенной тяжести. За это время они пролетели семнадцать миллионов миль и достигли огромной скорости — шестисот сорока миль в секунду. Но сухая цифра мало что говорит воображению; лучше представить: один толчок сердца — и совершено путешествие из Нью-Йорка в Чикаго, которое даже на стратоплане занимает полчаса.

Барстоу пришлось нелегко. Все остальные, пока корабль набирал ускорение, безнадежно пытались заснуть, тяжело дыша и стараясь улечься так, чтобы уменьшить изнуряющее воздействие перегрузки. Заккуром же Барстоу двигало чувство ответственности за других. Он продолжал ходить, хотя казалось, что на шее у него висит, пригибая его к полу, груз весом в триста пятьдесят фунтов…

В принципе, он ничем никому не мог помочь. Он просто устало ковылял из одного отсека в другой и осведомлялся о самочувствии. Ничего, абсолютно ничего нельзя было сделать, чтобы облегчить страдания людей. Они лежали там, где нашли место, — мужчины, женщины и дети, скученные, словно гурт скота. Им негде было удобно пристроиться, поскольку корабль не предназначался для такого количества пассажиров.