Любовь, спотыкаясь, тащится к другим, но они ничего не хотят о ней знать. Мёртвые уже видели свет, то был огонь, который их исторг, чтобы они могли удобрить собой поля, леса и доли лёгких. И теперь они снова добровольно идут в пещеру, где мы, изначальные люди, мы, исконный народ, немцы, изжарили их, перед тем как смиренной скотиной, всегда вовремя подоенной, пойти к урнам и бросить туда наши голоса, чтобы их уценили. Они поднимаются к нам наверх, умершие, но хотят на сей раз быть осторожнее и всегда носят обувь на устойчивой, нескользкой подошве. Спорт так повлиял на нас, что наши познания согласуются с четвёртым в мире по значению второстепенным делом, нашей внешностью, знакомой нам по зеркалу. Наши высказывания относительно наших любимых спортклубов тоже согласны. К тому же и всё наше существо претерпело преображение: мы хотим выиграть матч на европейском уровне. Мне интересно, что нам покажут мёртвые. Немного терпения, пожалуйста! Мы никому не дадим плясать у нас на голове: это будет будничная очевидность, и солнце, я надеюсь, покажется. Ибо ничто и никто не стоит за мёртвыми, чтобы их осветить. Гудрун и Эдгар целиком захвачены этой бурей, и теперь их память делят остальные мёртвые. Никто не забудет и солдата, который стоит на границе в качестве пятого в мире по значению второстепенного дела. Как в муравьином государстве, умершие устремляются сообща в наших двух церковных старост мёртвых, чтобы снова стать видимыми. Смутный гул, завихрения воздуха, светлые стаи рыб прыгают, как в воскресном послеполуденном сериале, вокруг симпатичного американца в лодке, тяжелые немецкие актёры, наши отважные доверенные лица, рвут двери вилл, стоящих в пригороде Мюнхена, и вершат посреди наших гостиных своё убожество, что-то решительно рвёт с Гудрун глазные яблоки, её зубы и волосы?. Тени обретают всё более весёлое очарование, — и у кого только было украдено всё это добро? и откуда эти детские плавки, которые пытается напялить на себя один молодой, вырванный немецкой овчаркой из его человеческого облика и затем выпущенный из зубов? Но он сам состоит из одних клочков и обрывков, из-за собачьей пасти. Не стоит его подставлять. Он затеял нечто невозможное, как мы, когда пытаемся подражать цвету волос Дагмар. Этот размер купальных трусов не может вместить в себя его половой член, да, каждый человек, в конце концов, что-то непостижимое, при помощи трусов его никак нельзя охватить в целом. Кто бы задумался о нём тогда, когда он, средний европеец, прыгал с края бассейна в другую стихию? Эластичные волокна бывшего ученика плавания, который жутко угнездился в своей семье: его семья сейчас как раз оформляет себе новый вид, она простирает руки, чтобы получить предназначенную для неё стопку одежды. Перед горизонтом круга выступает милая маленькая звезда-тинейджер и ест шоколад — кто бы мог подумать, что это пловчиха международного класса! Чем светлее сияние из ящика, тем мутнее и неразличимее идеи могучих телевизионщиков. Франци, пловчиха, немножко заблудилась в своём развитии. И её волосы сейчас тоже падают на нас и наших детей и душат любое движение, которое такой фильм, собственно, должен был бы пробудить в нас. Мы растроганно говорили о молодом мёртвом, затравленном собакой: этот возвращенец рвёт на себя плавки утонувшего в бассейне Амалиенбад ребёнка и сталкивается с трудностями из-за глубины своих половых корней, которые у него когда-то засохли в огне. Но теперь, вместе с плавками, туда снова рискнул влиться сок, где-то с полстакана, его, мёртвого мужчины, члены тянутся из ящика, где хранились наши семенные сорта так, чтобы не прорасти, они растут на волю, и мрачная вода сливается в мрачные растения, которые хвастаются своей порослью, держа головы под тёплой струёй трубки кинескопа, и начинают по-настоящему блестеть под тёплыми наркотическими каплями.