В любом случае кельнерша, повышенно чувствительная и всегда чующая, куда ни в коем случае не надо обращаться, если жареная печень вся вышла и не решается в такую темень возвращаться, вдруг осталась с пустыми руками и ничего не может понять. В обеденном зале расселись создания, которые не относятся к её участку, но и ни к какому другому тоже, в зале они тоже ни к селу ни к городу, у самой двери, где никто не хочет сидеть, потому что там дует. Случайные посетители, которые, кажется, не встретили своего случая, забежавшие покупатели, которые не убежали сразу, а настроились, по-видимому, остаться. Странные фигуры. Никогда прежде не виданные. Шаркают бесчисленные подошвы. Спросим девушку: нет-нет, не про новых гостей. Там, в глубине зала, лежит что-то, явно глубоко замороженное, ибо оно дымится, как затуманенные мозги. Там что-то валяется, вместе с тем являя собой воплощённый недостаток присутствия, но вам это понравится! Нет, она, кельнерша, ничего не знает: может, это принесли новые гости, но тогда они это снова заберут. Это загораживает тренажёрный зальчик, прямо рядом с сауной, где старики лезут из колеи в ожидании, когда же их крутой номер будет ещё раз вызван на сцену, потому что с первого раза они не услышали.
Итак, гости бросают свой корм, хоть и с колебанием, на произвол судьбы и устремляются за дверь, стремительный поток, который пытается загнать себя в бутылочное горлышко. Никто больше не выдерживает в обеденном зале, где эта старуха всё ещё держит себя за что-то значительное и наделала шуму за десятерых, которые пытаются перетянуть к себе за верёвку другую сторону. Сильный порыв ветра тоже с любопытством поднялся, он нагнал ещё больше туч, которые потом с удовольствием разбивает наголову. Вся вода падает оземь замертво. Тут же буря налетает на автомобиль, вот уже два дня как незаконно припаркованный на неудобном месте; он так долго не открывался, даже жандармерии, зато теперь, кажется, навеки раскрыт. Его плотно запотевшие окна начали оттаивать, хотя машина больше не содержит никакой тайны. И где же возникла эта температура, которая сейчас господствует, и почему она явилась именно к нам, чтобы нам досадить? Карамельно-сладкий запах остановился у стоячего озера, хлопает себя по карманам и потягивается. Кто же тебя там поставил? Лес! Несметное изумление достанется тебе даром, пока мы не покончили с той едой, которая нас ещё поглотит. Так написано в проспекте, или примерно так.
Всё чаще толчками завывает ветер, в плотные ватные порывы заворачивая небо, уносится прочь от всего, художник, у которого живые существа, которых он рисует, отняли за это жизнь. На ресепшен появляется всё больше людей с багажом, они оставляют свои чемоданы, на которых обозначены их дорогие незнакомые имена; до чего же мы здесь, внизу, маленькие и яркие, но нашего отпечатка может не остаться на воде, которая нам выпадает. Но мы гоним, как эта вода, стадами, у нас острые волчьи зубы — от всех этих сладких лимонадов, которые отняли у нас последний блеск эмали. Наружные двери со стуком распахиваются, тайная радость охватывает спешащих, которые в последний момент похватали со своих тарелок последнее и, уже на бегу, быстро заткнули им рты. Для возвращения домой с мероприятия они воспользуются автобусом, ибо полнота изобилия превратилась в изобилие полноты, что всё заметнее сказывается на их конечностях. Там, рядом с по-крестьянски вычурным столом некто, кто, возможно, познал необходимость становления (как познать бога, если у него нет даже народа, который занимался бы его искательством? Народ, это минувшее, которому его тело и его история больше не принадлежат, к сожалению, исчез, это вытекает у нас сквозь пальцы. Я, к сожалению, не знаю, где он теперь) и обладает чувством юмора, отложил то, что его, кажется, переросло. Я думаю, зрение мне изменяет: там лежат пакеты в человеческий рост! Развившиеся формы — развившиеся в кокон. Гигантские коконы, из которых, может быть, готовятся выскользнуть насекомые, поскольку там уже есть жизнь, которая ещё только будет рождена ползать. |