Вот ведь трава полегла! Радость присутствия для этих бездвижных созданий прошла, я думаю, ибо рука, не добывшая ничего, кроме прожитой жизни, — последняя капля крови и последняя извилина увильнули от неё, — итак, рука вытягивается и хватает свалявшуюся пряжу волос. Эти формы здесь для того, чтобы их разоблачили, как и все формы, до которых дойдёт дело. Наши читатели должны немедленно разоблачать всё, что громоздится перед их вечно занятыми головами. Из-за каждой занавески тянется рука тётушки, застреленной концом свинцовой ленты, цепляется за каждую пыльную складку, охочая до человека, а именно вот до этого Герберта в тесных джинсах, в которых он тщетно пытается скрыться. Итак, после всех убийств мы отобрали наше доброе семя для Сета, поэтому молодёжь теперь так распускается перед нами, поскольку она есть отборный род, в отличие от другого рода, который истреблён. Долой всю эту застиранную голубизну Левиса, Дизеля или петролеума, фен дует по небу, а потом ещё по волосам, потому что у него осталась капелька сил. Эта молодая женщина, к примеру, в голове у которой от долгого слушания тонких, звонких и плоских — о двух сосках — досок и дисков раструбилось целое море звуковых волн, к которому вскоре примкнёт ещё больше воды, если дождь и дальше так пойдёт, воды, на которой еле держится её доска с крошечными гребешками рассудка, эта молодая женщина, значит, подверглась обширному опросу, как раз в этом иллюстрированном журнале, на что женщина смотрит в мужчине в первую очередь за продуктами питания, когда пол мужчины, так называемого Сета, предстаёт перед ней в упаковке в виде египетской пирамиды или дразняще корчит ей рожи. Молодая женщина отвечает: любовь, несказанная, вот твоя этикетка. Я должна её только пришить, название марки, спаси и сохрани её! Ведь многие микроволны на её аппетитно согретом в печи теле обращены лишь к одной цели: чтобы детородная часть мужчины Сета за три минуты оттаяла в своей упаковке и можно было прочитать инструкцию.

Вот рука Карин Френцель отделила нить волос и принялась разматывать волосяной клубок, личинка быстро крутится вокруг своей продольной оси, вы только посмотрите, какое личико тут показалось и снова скрылось! К нам быстро пробивается поток волос, взлетает к потолку конец спасательного каната, мотается по комнате, расстёгивается ширинка сына матери небесной, камера наружного наблюдения, пристальный божий глаз, который следил за тем, когда это существо наконец встанет, отключилась, предвечный свет контроля угасает, поскольку мы контролируем себя сами, и вот гости покашливают, потому что долевая нить впрялась в их собственную путаницу в голове, вкралась в носовые отверстия, глаза, рты, ввязалась в их сердечную независимость от моды: волосы, волосы, волосы! Религия упраздняет природу? гости ничего не видят, поскольку они тотально скрыты волосяным покровом, даже глаза заклеены обоями волос; мы дошли до того, что ковёр, как из Средних веков, только никто из нас не хочет вековать в этом опасном возрасте, прикрывает всё, и возникают три не то личинки, не то личика, не то лика — отец, мать, дитя, их фибровые гильзы, ну, эти старинные чемоданы.