Если универсальный утилизатор останков захочет из мёртвых снова сделать живых, то есть утилизовать староматерчатое, то окажется: красивый, будто не матерью рождённый — но церкви-то нужны люди, откуда бы они ни поступили! — спортсмен пружинисто выходит из своего спортивного автомобиля. Неописуемый шум внезапно наполняет воздух, а мы ещё добавляем сверху специальную порцию из двух молодых лесничих парней, которые тоже кричат: они образуют группу, живую картинку, изображая процесс в его угасании, ибо они снова явились как буря, по крайней мере очень похоже. Вскоре после снегопада снежные кристаллы начали видоизменяться, они лишились своих зубов (у мёртвых они как раз остаются), при таких внезапно смягчившихся температурах это происходит в кратчайшее время. С такой же лёгкостью женские кровотечения многих лет заменяются потоком из воды и камней, который сейчас сходит вниз, чтобы поддержать дичь на пастбищах, если мы больше ничего не хотим ей дать; вода должна сделать запасы на зиму, в которой ведь тоже будут мёртвые: если снег пропитается влагой, снежные связи распадутся и сойдёт шалава-лавина. Широкий хрящевой и альбуминовый поток продвигается вперёд, вязкий, как магма, мочевой поток — воды Стикса из боленарубленного билирубина — выползает на поляну: ледяные околоплодные воды наших молодых мужчин, которые сделали себя сами и одновременно разложились от этого, чтобы на модном фото ни в коем случае не были видны остатки, тени их островерхих родовых шапок (из рога — небьющихся!) с яркой карамелькой внутри. Будет выужено то, что исчезло в этих многозваных водах, и смотри-ка, неужто это правда? Правда остаётся вечно скрытой, непреходящей в ущельях и трещинах. Белые тела будут на вираже выброшены из разбитой машины, мрачно искривлённые рты смачно откроются над выцветшей джинсовой голубизной воротника демиурга Денима. Эдгар — один из многих молодых мужчин, которые были искусно приготовлены в оболочке из теста их просторных спортивных курток: этим последним памятным сувениром о жизни они ни за что не зацепятся, поток указывает в противоположную сторону, правда вылетает с хлопком, как пробка, из жемчужной реки мёртвых, хорошо живётся телу в своей матери, где оно закреплено шурупами на кресте, но лучшая, прежде всего большая, квартира была бы ему предпочтительнее, хотя бы на одну комнату больше, подальше от правящего режима тёток, мамок и нянек, как народная молва метко называет президента, государственного канцлера и канцлера-казначея. Но Эдгар проиграл выборы. Под потоком ещё раз выпрямляется госпожа Гудрун Бихлер, бродит вокруг самой себя, дерево повапленное; болезнь, её собственное бытие, станет историей, ибо Гудрун давно мертва. Теперь она врывается в дом вместе с дверью, прискакав верхом на нескольких тысячах кубометров земли и камней, как Мюнхаузен на своём пушечном ядре, выставив вперёд ледяные острые соски, как резиновые присоски, и нацелив их на нескольких господ, которые только что взяли в холодном буфете свои горячие тарелки, главным образом яичные блюда для завтрака, гарнированные салатом, поперченные, Святой Грааль; рана в яичной мошонке никогда уже не зарастёт, ибо сейчас же будет отнята ещё пара яиц, если первые не угнездятся в нас и не смогут освоиться, как у себя дома.