|
Или, готовые до времени, будут убиты. У одной женщины, тоже под наркозом, берут пожертвования её яичников, тогда как облатки св. причастия, довольные собой, белые, круглые, потягиваются на своём ложе из салата и красных складок юбки Марики Рокк. Но господа ведь делают вид, будто отнимут капельку жизни у жертвенника сливок для своего холодного кофе (хотя жизнь лишь очень тонкого слоя общества можно считать сливками!), и первые результаты искусственных людей, которые должны упразднить собой всех мёртвых, мы видим сейчас перед собой, в нашем случае это Эдгар Гштранц и два сына лесника; мы обнаружили их для того, чтобы сфотографировать: их детство наверху в горах — вот это было счастливое время! В каждом из них мы можем сразу же забыть несколько сотен тысяч мёртвых, такие они новые, такие нечаянные. Я насмотреться немогу. Ах, что там, мёртвых мы можем забыть и так! Мой Тироль, мне тебя не хватает, где бы я ни была. Даже с самого лучшего места на земле меня так и тянет к тебе. Бутылка шампанского летит и с грохотом разбивается о Буг корабля, или о Дон, или, если угодно, об Обь, Енисей или Елисейские потусторонние магнитные поля. О, дамская мода! Утопая в ней по шею: эти обойдённые ею, эти переносные холодильные боксы для кемпингов, среди которых старая корова Карин Френцель, в которой больше не созреет эта принадлежность, эта ненадлежность жен. пола, по крайней мере она уже не сможет скатить со стапелей свои яйца. Некоторые из нас задуманы скорее как сестры, как посвященные, доверенные лица. Наш свидетель, наш родитель стоит у могилы, нет, судя по топоту, это приближаются они, кони Апокалипсиса, впряжённые в свой оригинальный венский фиакр! Мы, дамы, все совершенно разные, когда мы одеваемся, и даже когда нас распарывают: у одних это есть, у других нет. Нож врезается — у нас чуть ли не избыточно высокое понятие о женщине! — в желток, кто из нас не выбрал бы плодовитость? Если бы она ещё не доставляла так много хлопот! И всё же, всё же, бабонька, присмотримся к ней, да она убита уже одним своим видом. Поэтому мужчины предпочитают встречать своих детей в буфете. Кто произвёл так много мёртвых, тому не так уж трудно будет произвести и жизнь, это тот же самый процесс, только ровно наоборот: время истекает само из себя, однообразное и не имеющее отношения к предмету. Делать детей, устранять детей — всё то же самое. Массы теснятся у белого, накрытого стола аутопсии, оживлённо ходят взад-вперёд, тщеславно жмурятся в следующее измерение, в измерение многих тысяч, которых оно уже захватило или выдало, история бежит вспять всё быстрее, ангел бредёт вперёд в намокшем в крови и простиранном перед камерой с порошком «Ариэль-ультра» одеянии, и мы, победители, отираем друг друга свежепростиранными, прополосканными взглядами, как в первый раз. Приняты ли мы чисто-кровным немецким человеком? Или, как второй вариант: были ли наши матери уже мертвы, когда родились мы, их дети? Да, и эту опцию вы можете у нас выбрать! И тут кто-то приходит в оторопь от сумм, что были вмазаны маслом в ледяные клешни омара и светящуюся чешую форели!
Этот молодой политик, да, который при подножке, поставленной его карьере смертью, пересаживается вперёд к вынужденным случаям; голубоглазым блондинам, которые ни о чём ничего не знали. Они парят под потолком, любительские снимки, за две минуты проявленные, увеличенные и смятые, и всё же: мы должны держать головы выше, ибо они поставлены над нами! Вообще: этот классный господин председатель, который повязан единственно законами своего шарфа, порхает здесь, среди нас, и улыбается в объектив, который определён им самим и потому пошлый и действующий, он пригласил нас сегодня. Теперь мы едим и потом не платим. Вы можете сегодня спокойно начистить рожу вашим сапогам, господин председатель, и не следите за ними, они нам велики. Падают предписания. Ещё раз выступают русские степные степ-танцоры с красивыми, мягкими глазами. А потом явится пехота пинальщиков-немцев, которая тоже может сдать свои прежние номера, чтобы взять с собой нас, хотя мы бы лучше сидели у костра и пели венские песни! Зато потом у нас будет достаточно времени: мы, ведь только мы находимся, как бог, по ту сторону времени. |
