|
. Я тогда не знал моря, новичком был, «пресноводным моряком». Ты, святой Андрей, должен понять, каково им сейчас. Ведь это не их вина, что души у них нет, что они поэтому не могут обрести спасение на небесах. Так ведь и люди, которые поклоняются языческим идолам, не пекутся о спасении души… Господь сотворил лири, чтобы жили дети этого племени в водах Его… По моему разумению, если они забудут о своем существе, которое сотворено Господом, если они погибнут и весь их род исчезнет с лица земли, то какое же в том будет благо? Вес равно что, если б люди вдруг забыли, как ходить по земле. А заново-то они разве смогут чему-нибудь научиться? Я думаю, вряд ли, по-настоящему-то не научатся… А море было для них жизнью, море — это их любовь. Даже собаки, и те любить умеют, а уж в детях племени лири доброты не меньше, чем в людях.
Неужели я согласился бы навсегда забыть мою Зену? Ни за что. Воспоминания причиняют боль, однако я лелею память о Зене. Ты, святой Андрей, знаешь, сколько раз служил я по ней заупокойную. Святой Андрей, попроси Господа, замолви слово, пусть Господь смилуется над этими несчастными. Объясни Господу — ну как же им принять крещение, если они вдруг лишатся всех своих воспоминаний? Они ведь не противники Господа, никакого зла не сотворят. Просто привыкли они жить на свой лад. Если они обретут бессмертную душу, то сразу изменятся. Зачем же отнимать у них прошлое, зачем лишать их всего, чем они были? Лучше пусть они рассказывают людям про морские чудеса, которые сотворил Всевышний, и все мы только еще больше будем почитать Создателя. Разве я не прав? Святой Андрей, если я прав, ниспошли мне в том знамение. И дрогнула резная деревянная фигурка. Губы шевельнулись в улыбке, рука поднялась, как для благословения. Томислав обмер. Спустит миг он опомнился и пал ниц. — Слава, слава Тебе, Господи Боже наш! Слава Тебе, Милосердный! — пробормотал он сквозь слезы. Наконец Томислав поднял лицо от земли. Все вокруг было как раньше: свеча догорела, стало еще холоднее. Над церковным куполом сияли в полночной тьме звезды. — Спасибо тебе, Андрей, — взволнованно сказал Томислав. — Ты настоящий друг. И тут он понял, что только что произошло. — Чудо! Мне было явлено чудо! Мне — не достоин я, Господи! Отец Томислав молился до самого рассвета. — Отче наш, иже еси на небесех… Да святится имя Твое… Под утро, когда старика одолела усталость, он снова поднял голову и робко поглядел на лик святого. — Андрей, — прошептал он. — Про мою доченьку рассказывают ужасные, страшные вещи. Не пошлешь ли ты еще одно знамение? Я-то знаю, что все эти россказни — ложь. Нада сейчас там, где и ты, на небесах. Может быть, в эту минуту она подле тебя и смотрит с небес на старика-отца. Если бы и люди в этом убедились… Не мог бы ты послать знамение, что она в раю? Статуя была недвижной. Томислав понурился, капля крови со лба скатилась на его бороду. Когда забрезжило утро, Томислав поднялся с колен, перекрестился пред алтарем и вышел из церкви.
Ванимен и Миива не спеша шли по проезжей дороге, которая вела через лес. Снег выпал той зимой поздно, он покрывал землю тонким, не толще двух дюймов слоем и таял, на дороге сквозь снег простукала темная грязь, однако чуть дальше, под деревьями снег сверкал чистотой. Голые сучья и ветви строго чернели в синеве неба. Ветра не было, воздух казался теплым. — Его честность не подлежит сомнению, — сказал Ванимен. — И наверное, вечером, засыпая, он грезит, что его заветное желание исполнилось. Миива поежилась — но не потому что ей было холодно. — А вдруг этот умерший человек, к которому он взывал, просто сыграл с ним злую шутку? — предположила она. |
