Лестница так называемого чёрного хода тут такая, что по мнению многих была бы слишком хороша для их парадного. Когда мы оказываемся на площадке, мы слышим, как женщина покашливает.

— Давно пропали твои родители?

— Четыре дня назад.

Мы с Андриком начинаем спускаться, она снова кашляет.

— Андрик. Он всего лишь ребёнок.

Мужчина кивает. Мне кажется, он немного разочарован.

Мы проходим через двор, где в горшках растут пальмы и стоит красный винтажный «ягуар». Наверное, у Андрика в руках пульт дистанционного управления: ворота раскрываются, и мы оказываемся в переулке. Андрик оглядывается по сторонам, на улице никого нет. Он хватает меня за плечо и сильно сжимает его.

— А ты, значит, плакса, — говорит он.

Тут он ошибается. Та слезинка, которую он, возможно, видит в уголке моего глаза, объясняется печалью — из-за того, что мне очень скоро придётся ему отомстить, потому что он слишком сильно сжимает мне плечо.

— Полагаю, мы видели тебя тут в первый и последний раз, — говорит он. — Усвоил?

— В каком-то смысле, — отвечаю я. — А почему им тогда можно?

Я смотрю в темноту двора, из которого мы только что вышли.

Это самый старый трюк в мире. Но при этом ему нет равных. Если им правильно пользоваться, он становится прекрасной иллюстрацией того положения, относительно которого, как показывают наши с Тильте исследования, среди великих мистиков царит полное единодушие: слова создают действительность.

К тому же этот трюк нередко используется в гандболе и футболе. Ты смотришь в одну сторону, а бежишь в другую.

У Андрика прекрасная реакция — в этом ему не откажешь. Он разворачивается на месте и пристально вглядывается в темноту, стараясь разглядеть проникших во двор. Но он не теряет бдительности, он по-прежнему держит меня за плечо.

Но этого теперь мало. Ситуация вышла у него из-под контроля.

Мне удаётся высвободиться, для меня это дело привычное, меня не раз блокировали сразу три защитника, которые вполне могли бы устроиться на работу дорожными катками. Я делаю пируэт на левой ноге. И бью его по заднице.

У него хорошая спортивная подготовка, ягодицы у него как футбольные мячи, плотные и эластичные. Бью вытянутой ногой.

На тот случай, если вы не всё знаете о футболе, скажу, что источник сильного удара — не нога, а глубокие брюшные мышцы. В идеальном случае нога служит своего рода рычагом, и такой удар лучше всего. Я ударяю всем телом и попадаю в самую точку: Андрик отлетает на четыре метра во тьму ворот, туда, где ему и место, и падает ничком.

Я бросаю ему белое полотенце, которое до сих пор болталось у меня на шее.

— Андрик, — говорю я. — А что если нам обоим вспомнить о сострадании? Чтобы не стало хуже?

Ответа я не получаю, да я, вообще-то, на него и не рассчитывал. Потому что Андрик, конечно же, вскочил на ноги и бежит ко мне.

Он очень прилично бегает. Но обитает он среди мраморных ванн и бутылок шампанского, а не на газонах Финё, и его задница ещё не пришла в себя, так что он отстаёт ещё до того, как я добегаю до Хойброплас.

Тем не менее я не останавливаюсь. Такой человек, как Андрик, вполне может усесться в свой большой «БМВ» и начать с пеной у рта кататься по городу, пока меня не отыщет. Так что я бегу как газель, руководствуясь чутьём — что ещё делать в незнакомом городе — по маленьким улочкам, пересекающим Стройет, пока не добегаю до Королевской Новой площади и не прячусь среди автомобилей, стоящих перед Новой гаванью.

Пробегая мимо скверика в центре площади, я замечаю красный двухэтажный автобус, в котором на этот раз сидит водитель.