Водитель меня не замечает, потому что целует женщину, которая сидит на правом сиденье позади него. Это не просто мимолётный поцелуй в щёчку, это один из тех поцелуев, когда вокруг влюблённых всё исчезает, а остаются лишь кружащиеся лепестки цветов, скрипки и бабочки, рыдающие от счастья.

Так что у меня есть возможность всё хорошо рассмотреть. Нет никаких сомнений. Это Ларс, сотрудник разведывательного управления полиции. А женщина позади него — Катинка.

С одной стороны, в этом нет ничего неожиданного. Ларс с Катинкой осуществили то, что, если верить моим ушам, они обсуждали на борту «Белой дамы», — сменили род занятий.

Это можно понять. Могу себе представить, что очень многие люди, осознавшие, что при их профессии на них в любой момент могут напасть типы вроде Александра Финкеблода, Анафлабии Бордерруд и Торкиля Торласиуса, должны как можно скорее попробовать переквалифицироваться.

С другой стороны, начинаешь удивляться и задумываться, вот только времени на это у меня сейчас нет — ощущение, что серийный убийца Андрик идёт по следу, заставляет меня поддерживать скорость выше steady state.

Я пересекаю площадь у дворца Амалиенборг и бегу по маленькой улочке, в конце которой виднеется гавань. Андрика нигде не видно. Вот что значит жить на Олимпе — слишком много нектара и амброзии и слишком мало движения. Я начинаю уже предвкушать, как расскажу Тильте, Хансу. Баскеру и Ашанти о своих достижениях. и неважно, что мне и не удалось ничего прояснить.

Я сворачиваю на Тольбогаде, из подземного паркинга выезжает чёрный автомобиль-фургон, который поворачивает в противоположную сторону, я вижу номер: Т как Тильте, X как Ханс и дату вступления клуба Финё в Суперлигу.

Я бросаюсь за ним со всех ног, но он сворачивает за угол и исчезает. Воздуха в лёгких осталось немного, но я, не останавливаясь, открываю дверь в подъезд и несусь вверх по лестнице, перепрыгивая через шесть ступенек.

Дверь в квартиру закрыта, но не заперта. В квартире никого нет. Я опоздал на 10 минут, обычно десять минут для Тильте ничего не значат, она не устаёт повторять, что великие религии пользуются двумя видами времени: обычным земным временем — это то время, которое показывают часы, и сакральным временем, по которому живёт она.

Для меня это не что иное, как бесстыдное оправдание всяческих опозданий. Но на сей раз всё иначе. Я понимаю, что она должна быть здесь.

Сердце у меня не на месте. Я начинаю искать какие-нибудь следы.

Пока что в комнатах легко ориентироваться. Стоит только заселить квартиру, как все её характерные особенности теряются в грудах накопленного нами барахла — так, во всяком случае, у нас дома. Но сюда никто так окончательно и не перебирайся. Поэтому я и замечаю это.

У спинки кровати в несколько рядов стоят картины в рамах, которые ещё не развешены, они повёрнуты изображением к стене. Между крайней и следующей за ней картиной торчит кусочек картона. Маленький кусочек. Но уж такой специалист по уборке и наведению порядка, каким я смею себя считать, не может его не заметить.

Я сажусь на корточки, чтобы достать картонку. Поэтому оказываюсь совсем низко и могу внимательно осмотреть пол.

Под этим углом зрения всё освещается несколько иначе. Вот почему я замечаю, что на участке пола возле кухонной мойки, куда падает свет, кто-то что-то пролил. Пролитое вытерли, но пол после этого не помыли, так что на поверхности осталась тонкая плёнка.

Я иду туда, облизываю палец, провожу им по полу и пробую на вкус. Что-то кисло-сладкое. Похоже, сок.

Открываю кухонный шкаф, где на внутренней стороне дверцы прикреплено мусорное ведро. Сверху лежит кухонное полотенце. Я приподнимаю его — под ним разбитый винный бокал на высокой ножке. Беру в руки один осколок, на нём прилипли остатки мякоти какого-то жёлтого фрукта. Я бросаю его назад в ведро.