— Нам пора идти, — пробормотала Хизи.

— Да, — согласился Йэн. — Скоро пойдем.

Он наклонился и коснулся губами ее губ. Он не прижимал их, как Вез, да они и не напоминали сырую печенку. Они были нежными, теплыми, добрыми… и чуть-чуть голодными.

Хизи замерла, не в силах говорить, когда Йэн оторвался от нее.

— Прости, если это тебя расстроило, — сипло проговорил Йэн. — Ведь я не могу за тобой ухаживать, ты знаешь. Но я хотел хотя бы раз поцеловать тебя.

— Хотя бы раз?

Он кивнул.

— У меня теперь не скоро возникнет повод, чтобы прийти в библиотеку: в течение нескольких месяцев нужно изучать конструкции. Когда мы увидимся в следующий раз, ты уже, наверное, будешь замужем.

Йэн грустно улыбнулся.

— Да, — прошептала Хизи. — Тебе не следовало это делать. Если бы кто-то увидел…

— Но ведь ты сказала, что никто не увидит.

Хизи покраснела.

— Я ведь не это имела в виду, — возразила она и вновь принялась рассматривать город, сердце трепетало у нее в груди, будто пойманное. — Но, если хочешь, поцелуй меня опять. Еще раз…

Уголком глаза она заметила, как Йэн снова наклонился, и повернулась к нему, закрыв глаза.

Поцелуй этот она вспоминала весь остаток дня, пока сидела в библиотеке — попеременно то холодея, то пылая жаром. Она вспоминала его, когда, уже вечером, возвращалась домой. Это было странное чувство — воспоминание о сладостном и запретном, еще одном подарке судьбы, кроме статуэтки, еще одном безумии в жизни. Широкие коридоры дворца казались узким парапетом в сравнении с Длинным Залом — как едва заметная, узкая тропка, которую она могла легко потерять и соскользнуть во тьму. Йэн. похоже, был прав, имея в виду, что способности ее безграничны, — хотя он прямо и не высказал этого. Ей хотелось мечтать и мечтать о том, что могло бы быть, но одновременно надо было успокаивать себя и готовиться к грядущему.

Но сколько бы раз Хизи ни говорила это себе, она шла легко, будто на крыльях летела.

Свернув в проход, где находилось ее жилище, Хизи уловила щекочущий запах благовоний. Жрецы только что совершили каждение, и дым толстым слоем висел в воздухе. У Хизи глаза расширились от удивления: дверь в ее комнате была распахнута настежь, и фимиам клубами выплывал оттуда. Через дверной проем был виден край юбки Квэй. Хизи смотрела и смотрела с бьющимся сердцем. Все мечты ее развеялись, и только теперь, она осознала, насколько хрупкой была ее надежда на спасение. Трепеща, Хизи сунула руку в карман — и нащупала статуэтку. Она была неживой, как и всякий металл. Холодная статуэтка, посулы которой растаяли при первой же волне острого аромата.

Хизи стояла как вкопанная, пока Квэй не обернулась. Хизи успела поймать ее взгляд, в котором читалась мука. Взгляд этот ослепил Хизи, словно она прямо взглянула на солнце: девочка поняла, что никогда больше не увидит свою нянюшку. С болью ей захотелось вновь броситься в объятия Квэй, пойти с ней на кухню, съесть приготовленный ею завтрак… Только сейчас Хизи поняла, как она любит Квэй.

Сейчас она видит ее последний раз в жизни — и, конечно, она уже никогда не увидит Тзэма.

Сжав в руке статуэтку, Хизи пустилась бежать что есть мочи, жрец что-то кричал ей вслед звонким, мальчишеским голосом.

Эхо гулко повторяло ее шаги, как будто она находилась в одной из гробниц в подземелье, о которых некогда читала. Это было еще, когда она была маленькой девочкой и бродила с Дьеном, единственным своим товарищем, по пустым залам дворца. Но сейчас эти залы были заполнены эхом шагов.

«Дьен, — скорбно подумала Хизи.