Изменить размер шрифта - +
Он был происхождения ничтожного; она – баронесса. Он за нее сватался – ему отказали, – он не переставал ее любить, искал забвения в искусстве, искал смерти на баррикадах, и остался жив для того, чтобы встретить ее вдовою. Он снова предложил ей руку и снова получил отказ, но на этот раз уже не от ее родителей, а от нее самой.

 

– И вы знаете, кто этому был виноват? – заключил он, – виновник всего этого вы.

 

– Я!

 

– Да; она отвечала мне: «И половина сердца не может отвечать целому, а мое целое принадлежит все моему сыну». Взамен любви она предложила мне свою дружбу, и я жил ею, но когда ее не стало, я буду жить любовью к вам!

 

– Кого не стало? – вскрикнул я.

 

– Кого!.. дружбы, – отвечал Кольберг, по-видимому, совершенно спокойно, но я видел, что он лжет, и спросил:

 

– Разве вы поссорились с maman?

 

– Да, мы разладили.

 

– На чем?

 

– Я вам это скажу завтра.

 

Я с нетерпением ждал этого завтра и не знал, как начать, но Кольберг предупредил меня сам и довольно грубо; он сказал мне:

 

– Вы теперь достаточно сильны, чтобы узнать о том, что случилось…

 

– С maman!

 

– Нет; с девушкою, которую зовут…

 

– Христя!

 

– Да.

 

– Что с нею?

 

– Ровно ничего.

 

– Как это?

 

– Ее больше нет.

 

– Она умерла?

 

– Умерла. Хотите прочесть об этом?

 

– Очень хочу.

 

И я взял из его рук письмо maman от довольно давней уже даты и прочел весть, которая меня ошеломила. Maman, после кратких выражений согласия с Кольбергом, что «не все в жизни можно подчинить себе», справедливость этого вывода применяет к Христе, которая просто захотела погибнуть, и погибла. Суть дела была в том, что у Христи явилось дитя, рождение его было неблагополучно – и мать и ребенок отдали богу свои чистые души.

 

«Я укоряю себя за эту девушку, – писала maman, – я слишком высоко подняла в ней тон – и это ее сгубило. Принимая вещи обыденнее, она была бы счастливее, и…»

 

Тут что-то было далее, но Кольберг, следивший за моим чтением, вынул на этом месте из моих рук письмо и сказал:

 

– Остальное к делу не идет.

 

Я совсем оправился и стал собираться домой. Кольберг возвращался в Петербург. Мы расстались в городе очень дружно – и на прощание он взял с меня слово, что если мне когда-нибудь понадобится друг, то я не стану искать никого другого, кроме его. Я дал ему это слово.

 

– А на дорогу совет, – добавил он, – не поднимайте очень высоко тона…

 

– Не поднимаю, – говорю.

 

– Берите жизнь попроще, а то спутаетесь и других спутаете. Я пострадал от этого, – смотрите вы не пострадайте, – зато и выработал себе консерв.

 

– Какой консерв?

 

– Морали: я согласен, что не делать того другому, чего себе не желаешь – мало; слова нет, что мало, потому что это одно отрицание зла, но не добро, – а вот как: faites се que vous voulez qu’on vous fasse[27 - Поступайте так, как бы вы хотели, чтобы с вами поступали (франц.

Быстрый переход