— Она рисовать умеет, — сказала Тая.

И Соня вдруг услышала, что голос у Таи такой же, как у ее матери: вот и ничего плохого не говорит пока, а уже слушать ее обидно.

Тая сейчас же принесла альбом с толстой желтоватой бумагой и толстый черный карандаш.

— На вот. Нарисуй что-нибудь… Мама, смотри, она сейчас нарисует!

— Воображаю, что она там нарисует! — отозвалась мать.

Соня потихоньку огляделась. Большой стол, накрытый скатертью, — будто в праздник. Киот с иконами и с разноцветными лампадами. На темных обоях две большие картины — какие-то горы, заросшие лесом, в ущелье бежит ручей, а над ручьем, с горы на гору, перекинут тонкий, провисший мост… Соня уставилась на этот мостик, висящий так высоко над бурной водой. Как, наверное, страшно идти по такому мосту!

— Ну, рисуй, — повторила Тая.

Соня стала рисовать. Нарисовала цветы в вазе, чертика в трубочке — почему-то он ей вспомнился. Нарисовала шарманщика с шарманкой и с попугаем…

Тая внимательно и серьезно следила за Сониным карандашом. Потом взяла карандаш и тоже стала рисовать. Но, что бы она ни начинала, ничего у нее не получалось, просто каракули какие-то выходили. Она скомкала свой лист бумаги и опять стала смотреть, как рисует Соня.

— А это теперь что? — спросила она у Сони.

— Это сказка, — ответила Соня, почуяв что-то дружелюбное и уважительное в ее голосе. — Это про Хромую уточку… Как бабушка и дедушка нашли гнездышко…

— Я знаю эту сказку.

— И я знаю! — подхватила Настя, которая, забравшись с ногами на стул, тоже смотрела, как рисует Соня. — Это девочка пошла за водой, да?

— Да. А это из-за угла на нее дед с бабкой смотрят.

Тая долго молчала, не спуская глаз с Сониного карандаша.

— Ой, как это ты умеешь? — наконец вырвалось у нее. — Хорошо до чего! Как это ты делаешь, а?

— Не знаю, — улыбнувшись, ответила Соня.

Она уже чувствовала себя веселой и свободной. Тая заговорила с ней, как с подругой, без всякой насмешки.

— А как же ты не знаешь?

— Так, не знаю. Рисую — и все.

— Так она тебе и скажет! — вдруг вмешалась Таина мать. — А вдруг ты лучше сумеешь? Это же ей невыгодно!

Соня ничего не поняла — что она не скажет и что ей невыгодно — но снова вся съежилась от той беспричинной недоброжелательности, которая звучала в голосе этой женщины. А женщина отложила шитье — она пришивала кружева к рубашке, и Соня заметила это: вот какие богатые, у них рубашки с кружевами! — и подошла к столу. Сонины рисунки, видимо, удивили ее, она некоторое время молча смотрела на них.

— Мам, правда хорошо? — сказала Тая. — Правда же?

— Недурно для девочки, — снисходительно ответила мать.

И тут же, словно желая отомстить за своих дочерей, которые не умеют рисовать, она усмехнулась своей кривой усмешкой:

— А для чего тебе это — кормушки коровам разрисовывать? А? Удивительно все-таки, как некоторые люди плохо знают свое место. У коровницы дочка рисует! А зачем ей это?

Соня молчала.

— Ну что же ты? Может, вывески будешь писать? Что ж, годится. Глядишь — заработок!

— На лестницу влезет и будет вывески рисовать! — закричала Настя и начала смеяться.

Это показалось так смешно: Соня стоит на высокой лестнице и толстой кистью малюет вывеску, — что Таина мать тоже рассмеялась, а за ней и Тая.