Когда протрубили трубы христиан и грянули литавры турок, обе армии сшиблись по всему фронту. Рожер наотмашь обрушил тяжелый меч на левое бедро соперника — самое уязвимое место у не защищенного щитом всадника — и вздрогнул, когда клинок рассек его до самого седла. Прежде чем он успел прийти в себя, на него откуда-то справа прыгнул турецкий пехотинец, обхватил его колени и начал нащупывать полу кольчуги, пытаясь нанести удар в большую артерию. Но арбалетчик из второго ряда нагнулся вперед и вонзил нож в спину неверного. Рожер переступил через рухнувшее тело и снова замахнулся мечом. Раненый турецкий рыцарь согнулся в седле, выронил оружие и обеими руками оперся о холку лошади, из его разрубленной ноги хлестала кровь. Второй удар пришелся по локтям и выбил его из седла. Рожер продел конец меча через отпущенные поводья возбужденного животного и попытался усмирить его. Турки подались назад, и какое-то время впереди не было врагов, но со щитом на одной руке и мечом в другой забраться на коня невозможно. Рядом стоял Фома. Он вдел ногу в стремя своего арбалета, наклонился и обеими руками натянул тетиву — это было быстрее, чем пользоваться воротом. Он выпрямился с громким выдохом, и тетива скользнула в прорезь на ложе. Тут Фома увидел, что Рожер держит за узду брыкающегося, бьющего копытами коня.

— Держите его, мессир рыцарь! — крикнул он. — Если вы выделите мне долю, я помогу вам забраться в седло. Меня зовут Фома из Устрема, я из личных арбалетчиков герцога!

Он отложил арбалет, схватил коня под уздцы и держал, пока Рожер не забрался в седло. Конь совершенно обезумел от страха и ярости, но юноша сумел развернуть его в сторону вражеского строя и послать в галоп. Все конные рыцари прорубались через толпу турецкой пехоты, завершая разгром деморализованного врага. Неверные не умели сражаться один на один; некоторые их союзники-варвары из Внутренней Азии вообще не знали, что такое рукопашный бой, и постоянно отступали на позицию, откуда в противника можно было стрелять из лука. Лучше всех дрались те, кто защищал свои оставшиеся в лагере пожитки. Пехотинцы с готовностью шли на смерть, не надеясь спастись бегством. Но украшенные конскими хвостами бунчуки уже перекочевали в задние ряды, и храбрейшие из слуг пытались всего лишь выиграть время, чтобы дать возможность спастись своим хозяевам. Рожер первым из нормандских всадников врезался в беспорядочную толпу. Это было не так опасно, как казалось, потому что у обезумевших от ужаса слуг не было ни доспехов, ни копий, ни пик, которые обычно использует пехота против кавалерии. Конь свалил ударом копыта вставшего на колено лучника, а Рожеру однажды пришлось остановить лошадь и сразиться с воином в легких доспехах, гарцевавшем на хорошем коне. Пока они обменивались ударами, не причиняя друг другу ни малейшего вреда, последние из турецких всадников бежали.

Неверных гнали до теснины у озера, где они одержали свою предыдущую победу. Здесь в толпе турок случилась толчея и давка, и многие застрявшие позади были убиты. Но большинству все же удалось уйти: их свежие, хорошо кормленные кони легко обгоняли полумертвых от голода лошадей христиан. На берегу озера погоня остановилась и шагом вернулась к восточному краю турецкого лагеря.

К тому времени арбалетчики подавили последние очаги сопротивления; начался грабеж палаток и богатых шатров. Рожер спешился и вложил меч в ножны, но намотал на руку поводья — конь был самой ценной добычей, о которой он мечтал. Животное привыкло к этому лагерю и спокойно двинулось за ним к шатрам, не спотыкаясь о канаты. Многие воины турецкой армии были кочевниками и всю жизнь проводили в передвижных домах, где обитали семьями. Сейчас их домочадцы были перебиты, но осталось множество скарба, так что победителям было из чего выбирать. Ни кастрюли, ни грязные турецкие хламиды Рожера не интересовали.