Три дня кормежки овсом и ячменем вдобавок к жалкому лагерному пайку сделали со скакунами чудо. Правда, сохранить все в тайне от обозных не удалось, и стенаний по этому поводу было немало. Но с рыцарями тягаться не приходилось. Это было жестоко, но справедливо, и доводы военных в конце концов возобладали. Седьмого февраля стало известно, что тридцать тысяч турок собралось в Гаренце, городке, расположенном в шестнадцати милях к востоку от Антиохии. Всем конным рыцарям было велено собраться на северном берегу реки. Вычищенный до блеска Блэкбёрд выглядел бодрым как никогда. Анна помогла Рожеру надеть доспехи и еще раз напомнила, что все поставлено на карту. Новым копьем он так и не обзавелся; заменить старое, потерянное во время набега на юг, оказалось нечем, так как не нашлось подходящего дерева для древка. Вся его надежда была на острый меч. Он знал, что при излюбленной турецкой тактике атаковать мелкими отрядами большинство рыцарей расстанется с копьями после первой же стычки. Многих баронов, бежавших в порт Святого Симеона, заставили вернуться под угрозой отлучения от церкви, которую пустил в ход епископ Пюиский, публично обвинивший их в несоблюдении обета паломника. Среди них оказался и герцог Нормандский, который не был трусом, но слишком любил ублажить чрево. Рожер был несказанно рад возможности сражаться на глазах у своего сеньора и заслужить его похвалу.

Как всегда, собравшимся рыцарям объявили, что командовать ими будет граф Тарентский. Рожер слышал недовольное бормотание соседа:

— Все знают пословицу «Повтори трижды, получишь привычку». Уже дважды герцог соглашался подчиняться приказам этого итальянца. Не затем я пустился в поход, чтобы учиться воевать у вора и выскочки Отвилля!

Но большинство рыцарей одобрило это решение: в безнадежной ситуации командовать ими должен наиболее искусный полководец.

Граф тщательно осмотрел каждого рыцаря и его коня и обнаружил, что многие, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, прибыли на ослах, мулах или на до того заморенных низкорослых турецких лошадках, что те шатались под тяжестью облаченных в доспехи воинов. Всех их тут же отослали охранять лагерь. На месте осталось лишь семьсот человек — жалкие крохи могучего войска, покинувшего Европу полтора года назад. Их разделили на шесть более или менее равных по численности отрядов, каждый под началом своего командира, а затем распустили. Повторный сбор был назначен на вечер.

Рожер отдохнул, поел и даже попытался вздремнуть, пока Анна подновляла подкладку шлема, от которого у него быстро начинала болеть голова. Незаметно настало время сбора, и жена заботливо помогла ему надеть доспехи. Когда Рожер целовал ее на прощание, Анна героическим усилием воли приняла безмятежный вид, и он чуть не разрыдался. Их связывала не только любовь: он привык к ней, она заменяла ему далекий отчий дом и была, наверное, единственным человеком на свете, знавшим его вдоль и поперек. Со слезами на глазах он прижимал ее к своей закованной в железо груди, пока жена не вскрикнула от боли. Он крепко поцеловал ее, сел на коня и поскакал в отряд герцога.

Рыцари по двое-трое пересекали временный мостик позади лагеря, стараясь не попадаться на глаза турецкому дозору, все еще занимавшему северный конец крепостного моста. Отряд перебирался на пологий северный берег Оронта. Граф Тарентский созвал военный совет. Вернувшись, военачальники изложили рыцарям план предстоящей битвы. Тень сидевшего на коне герцога Нормандского казалась чернее сгустившейся вокруг темноты. Напрягая голос, чтобы перекрыть кашель и фырканье больных лошадей, он обратился к своей сотне:

— Рыцари и пилигримы, все вы знаете наше положение. Стоит неверным из Сирии явиться сюда, занять равнину, на которой мы сейчас находимся, и соединиться с гарнизоном крепости, и они смогут атаковать наш лагерь со всех сторон.