Бегство закончилось само собой: измученные кони не смогли скакать дальше. Те турки, которые еще сохранили лошадей, шагом поплелись из города на восток, осыпаемые градом камней и черепицы: обитавшие в этом городе христиане и арабы дружно ненавидели своих турецких хозяев. Пилигримы же спешились, разошлись по улицам и принялись высматривать, чем тут можно поживиться.
Добычи оказалось больше, чем они ожидали. Здесь было все, в чем нуждалось христианское войско. Город считался базой снабжения всей сирийской армии неверных. Склады ломились от еды, одежды и стрел, предназначенных для отправки в осажденную Антиохию. Помимо лошадей, захваченных по дороге, пилигримам досталось множество вьючных животных, мулов и верблюдов. Именно здесь паломники захватили первых чистокровных арабских кобыл, принадлежавших исконным жителям этих мест: турки использовали для военных целей только собственных лошадок. В лагерь у стен Антиохии направили гонцов с требованием прислать слуг и арбалетчиков, чтобы забрать добычу, а рыцари приятно провели всю вторую половину дня, грабя дома местных жителей. К несчастью, золота и серебра в городе оказалось мало, что было совсем неудивительно: турки хозяйничали здесь больше десяти лет. Большинство местных жителей составляли христиане, у которых неудобно было отбирать последнее, а нескольких неверных просто выгнали из Гаренца. Они и не пытались защищать город, в котором занимали отдельный квартал. Вечером на главной площади был устроен пир, а наутро, прослушав мессу в церкви, заново освященной спешно присланными епископом Пюи священниками, рыцари двинулись в лагерь на усталых, загнанных лошадях. На долю Рожера пришлась недурная добыча. Хотя денег ему не досталось, но в мешке у него лежало кое-что ценное: несколько льняных рубашек, плащ из верблюжьей шерсти, который полагалось надевать поверх доспехов, как диктовала последняя рыцарская мода, и несколько кусков шелка для Анны. А самое главное — войско обеспечило себя запасом еды на три месяца вперед!
Остаток февраля превратился для обитателей лагеря в сплошной праздник, но Рожер тревожился: падение нравов и попрание Божьих заповедей, начавшееся во время голода, не уменьшалось и теперь, когда всего было вдоволь. Казалось, покинув Европу, паломники изрядно предались разврату. Легче было наполнить их пустое брюхо, чем отучить от разбоя и прелюбодеяния. Анна тревожно спрашивала, удалось ли ему добиться похвалы герцога, и Рожеру пришлось признаться, что хотя он и исполнил свой долг, во время атаки все же был не в первых рядах, и никто не обратил внимания на его подвиги. Но трофейного коня он продал за приличную сумму золотом, и Анна радовалась деньгам и новому платью. Войско заметно воодушевилось, когда оказалось, что в честном бою турок всегда можно победить, и весь лагерь только и говорил о штурме крепости. Было ясно, что пробить брешь в стенах очень трудно, однако можно было попытаться замкнуть кольцо блокады и взять неверных измором. В конце месяца в порт Святого Симеона прибыл флот с берегов Ла-Манша и Северного моря. Пилигримы радовались, узнав, что вся Европа гудит от разговоров об их доблести и собирается выслать им подкрепление. Но самым главным было другое: корабли доставили лес, инструмент и искусных ремесленников, умевших строить осадные машины.
Первого марта графы Тарентский и Тулузский в сопровождении рыцарей и пехотинцев отправились в порт за плотниками и другими ремесленниками. До сих пор граф Тулузский почти не принимал участия в осаде; он отсиживался в своем шатре, ссылаясь на какую-то неведомую болезнь. Правда, злые языки сплетничали, что он вовсе не болен, а просто не желает исполнять приказы графа Боэмунда. А теперь пустили слух, что граф был вынужден встретиться с норманном и договориться о разделении командования. Герцог Нормандский остался в стороне от этого предприятия, чему Рожер был несказанно рад. Блэкбёрд так и не оправился от сумасшедшей скачки по гаренцской дороге; он сбил себе копыта, потянул связки и хромал на переднюю ногу. |