Паломники, кроме Доминики и монахини, как воробьи разлетелись по сторонам. Все из-за нее, из-за этой девицы. Это она надоумила их возомнить его Спасителем. Надо сейчас же положить этому конец.

— Доминика… — заговорил он.

Завидев его сердитое лицо, она отвернулась.

— Я схожу за нашей едой, сестра, — торопливо бросила она через плечо и убежала на кухню, а лохматый черный пес помчался за нею следом.

— Полагаю, ее вера стала для вас нежеланным бременем, — молвила маленькая монахиня.

С минуту он изучал ее. В своем длинном мешковатом одеянии эта миниатюрная женщина напоминала ребенка, который надел материнское платье. Выцветшие голубые глаза смотрели устало. Если верить матери Юлиане, она хотела, чтобы Доминика присоединилась к ордену. Знать бы, насколько это правда.

— Спасибо, что согласились вести нас, — добавила она. — Знаю, для вас это было непросто.

Гаррен вздрогнул. Если она думает, что он надел балахон паломника по своей воле, то глубоко заблуждается. Он пошел на это ради Уильяма, а не затем, чтобы его превозносили до небес.

— Просто я не тот, за кого меня принимают, сестра.

— Это можно сказать о любом из нас, дитя мое. — Он не помнил, когда его в последний раз так называли. — Только Господь знает нашу подлинную сущность.

— Тогда Он знает, что я мошенник. Обманщик. Плут. Я не настоящий пилигрим, сестра. — Он с иронией бравировал своим положением, словно видел в нем повод для гордости. — Меня наняли за деньги.

Чтобы поклониться святыне и сделать кое-что еще, в чем он не мог признаться.

— У всех пилигримов есть секреты, — нараспев сказала сестра Мария. Она явно почувствовала в его ответе недосказанность, но не стала допытываться, о чем он умолчал. — Господь все равно любит нас, что бы мы ни скрывали.

Он вперил взгляд в ее лицо. Не содержат ли ее слова скрытого смысла? Кажется, нет. Она не знает, какую судьбу настоятельница уготовила для ее драгоценной Ники.

— Сестра, вы провели всю жизнь вдали от мирских искушений. Неужели и у вас есть секреты?

— И с Божьей помощью я их сохраню.

Размышляя над значением ее слов, Гаррен невольно позавидовал стойкости ее веры. Эта вера заключалась не в лицемерном оправлении обрядов, но жила глубоко в ее сердце. Бог не обманывал чаяний сестры Марии. По крайней мере, до сих пор. Если бы все церковники были такими, он и по сей день был бы в монастыре. И был бы счастлив отпустить туда Доминику.

— Вы назвали ее Никой, — произнес он, борясь с чувством вины за то, что ему предстояло сделать.

Сестра Мария изменилась в лице.

— Что вы сказали?

— Я спросил, почему вы называете ее Никой.

Она улыбнулась, и вокруг ее глаз собрались морщинки.

— Я знаю ее с самого рождения. Так она называла себя, когда училась говорить.

— С самого рождения? Но я думал… — Он осекся. Не стоит давать ей понять, что он обсуждал девушку с матерью Юлианой.

— Я сказала «с самого рождения»? Я имела в виду — с того дня, когда Господь поручил ее нашим заботам. — Слишком низенькая, чтобы достать до его плеча, она мягко потрепала его по руке. — А теперь Он препоручил ее вам.

Все. Довольно напоминаний о его грядущей подлости.

— Сестра, выходит, это не первое ваше паломничество?

— Четвертое.