“…Гиала [11] вижу я посланцем своим в Тварном мире и уповаю на то, что ненависть не помутит твой разум, когда будешь ты писать ответ мне, о, враг. Я прощаю тебе смерть моих сэйдиур и обещаю, что не случится ничего дурного с гонцом твоим, коему выпадет донести до меня послание. Не в правилах Полуденного народа карать раба за вину господина…”

– Дрянь, – вздохнул Невилл. И задумался: во что бы этакое завернуть свиток с ответом? Решил, что проще и выразительнее всего будет написать письмо на коже со спины какого‑нибудь Полуденного лазутчика. Их много попадалось на попытках пробраться в Тварный мир.

Принц разослал по цитаделям гонцов с приказом найти и доставить пленника самого высокого ранга. И, рассеянно улыбаясь, принялся начерно набрасывать ответ. Разумеется, он не мог отказать Владычице в ее пустячной просьбе: Сияющая‑в‑Небесах прекрасно знала, кого назначать эмиссаром. Однако, кто же такая эта Элис Ластхоп, если из‑за нее к людям готова вновь явиться давным‑давно потерянная сказка?

“Факир – Мангусту.

Секретно.

Поддержание контакта с Дочерью одобряю. Уточните цель приезда на территорию. Возможно, истинная цель – встреча с Объектом”.

Вечером вновь зазвонили колокола. У Элис немедленно разболелась голова: церковь Преображения Господня располагалась всего в квартале от ее дома, и медный перезвон отражаясь от поросших лесом склонов Змеиного холма, волной ударял в стены, так, что стекла позвякивали.

Приняв обезболивающее, Элис выглянула в окно. Прихожане, наверное, уже направились на вечернюю службу, значит Курта с миссис Гюнхельд можно ожидать в самое ближайшее время. Вряд ли гости, которых они ожидали, пропустят вечернюю молитву, или что там происходит в церкви по вечерам? Проповеди? Всенощное бдение?

Она заканчивала накрывать на стол, когда в дверь позвонили.

– Только никаких пирогов! – заявил Курт с порога. – Нельзя все время есть. Будем пить. Мы принесли вино.

– Элис, вы занемогли? – встревожилась миссис Гюнхельд. – Что такое?

– Да колокола, – Элис махнула рукой, – ничего страшного, просто голова от них болит. Пройдет. Утром то же самое было.

Они расположились на выходящей в сад веранде, увитой декоративным виноградом и все теми же ангельскими слезками. Вино оказалось крымским: Курт, как истинный патриот, видимо, намеревался поелику возможно не вкушать хлеба на чужбине, и привез с собой множество гостинцев, начиная с варенья из морошки, которым Элис угощали утром, и заканчивая, как посмеиваясь рассказала госпожа Гюнхельд, черным “Бородинским” хлебом.

– Здесь такого не достать, – Варвара Степановна бросила веселый и ласковый взгляд на сына, – а я его люблю. Вот Курт и расстарался. Ну, Элис, что же такое интригующее поведал вам “хозяин замка”? Или эту тему вы с Куртом хотите обсудить тет‑а‑тет?

– Нет! – быстро ответила Элис. – Нет, миссис Гюнхельд, эту тему мне хотелось бы обсудить в первую очередь с вами. Потому что я столкнулась с чем‑то очень странным. С тем, что мне кажется необъяснимым, но на самом деле, наверняка объясняется как‑то очень просто.

– Ну, так рассказывайте, – Варвара Степановна устроилась поудобнее, – мне необыкновенно интересно послушать, что с вами приключилось.

И Элис стала рассказывать. О дрессированном коне по кличке Облако, о бриллианте в ручье, о том, как камень стал звездой. О том, что Невилл знал, какие предположения выдвигались относительно него за завтраком в доме Гюнхельдов, о том, как он угадал имя Курта, хотя Элис ни разу не назвала его, а потом все равно зачем‑то просил Курта представиться, и о Скатхаун Спэйр  , Зеркале Неба – озере за Змеиным холмом…

…Озеро оказалось небольшим – черная гладкая вода в раме из лепившихся к берегам кувшинок.