– Понятия не имею, – перед дверью они, не сговариваясь, остановились и бросили последний взгляд на бессмысленную цветную россыпь мозаики, – вы же видели: у него волосы уложены так, что не разглядишь. А вот серьги утром были в точности такие же. Да, и знаете, заостренные кончики ушей – это просто генетическое отклонение. В Средневековье, правда, за такое можно было и на костер попасть, но сейчас достаточно одной операции, чтобы все исправить. Вы говорили, вам что‑то кажется?

– Да. Не здесь. – Курт открыл дверь, и они вышли на улицу. – Знаете что, Элис, пойдемте к нам, или к вам, попьем чайку и все обсудим.

– Чай? – она слегка растерялась. – Курт, у меня нет чая. Может быть, кофе?

– Разберемся. Главное, чтобы горячий.

…Только на обратном пути Элис заметила, что в спящем городке стоит абсолютная, какая‑то неестественная тишина. Ни одна собака не залаяла на чужаков, бродящих ночью по улице. Ни одна кошка не перебежала дорогу. Летучие мыши, правда, пищали, носясь между фонарями: в лучах белого света тучами толклись светлячки и ночные бабочки, а больше – ничего. Не мычали коровы, ни звука не издавали овцы, которых – Элис видела вечером – целое стадо прогнали на расположенный за городом скотный двор.

Зато когда они с Куртом дошли до конца улицы, из близкого леса прилетела россыпь ночных голосов. Птиц на Змеином холме, по всему судя, водилось предостаточно.

Потом Элис варила кофе, а Курт, как и обещал, убрал остатки пиршества со стола на террасе, и даже перемыл всю посуду. На чистенькой просторной кухне было уютно и безопасно. Пригодился и пирог. Поздний ужин после прогулки по холодным улицам пришелся как нельзя кстати. Только молоко оказалось скисшим. Но молоко в кофе – не главное.

– Так вот, – Курт вилкой чертил невидимые узоры на столешнице, время от времени поглядывая на Элис, – о чем я начал говорить в церкви. Мне кажется, человек, которого вы встретили, так или иначе, знает о мозаике. Скорее всего, он видел ее. И зачем‑то взялся копировать Змея‑под‑Холмом. Получается у него, надо признать, достаточно убедительно. Я‑то видел этого типа лишь мельком, но вы провели с ним гораздо больше времени и, тем не менее, узнали на мозаике безошибочно. Личность он, похоже, незаурядная. Может быть, в самом деле – артист, дрессировщик, гипнотизер, что вы там еще упоминали? В общем, еще тот фрукт. С другой стороны, с другой не потому, что в противовес изложенному, а потому, что – с моей, мои многочисленные родственники относятся к легенде о Змее очень серьезно. При том что в иных вопросах они, как я успел понять, люди здравомыслящие, с более чем широким кругозором, и далеко не суеверные. Мне, словно бы невзначай, раза три за сегодняшний день сообщили о некоем пророчестве, где говорится, что старший Гюнхельд уничтожит Змея‑под‑Холмом. Буквально там сказано: “сотрет память о нем, и никто из живых более не вспомнит о Змии‑под‑Холмом, чудище премерзостном”. Старший, как выяснилось, это я и есть. И у меня такое впечатление, Элис, что родня всерьез надеется удержать меня в Ауфбе вплоть до исполнения пророчества, – Курт улыбнулся и положил вилку. – Вы понимаете? Мозаику мы с вами быстро сложили, просто взглянули с нужной точки и – ап! – получили картинку. А вот то, что происходит здесь, для меня пока ни во что не складывается. Зачем Драхену притворяться Змеем? Что ему нужно от вас? Как это связано с пророчеством Гюнхельдов, и… они, понимаете ли, представления не имеют о том, что на холме кто‑то живет.