|
Потом я старался забыть вас, зная, что вы недосягаемы для такого, как я, хотя ради вас я не искал брака ни с какой другой женщиной. Эти годы прошли, и судьба опять свела нас, и что же? Прежняя любовь стала еще сильнее! Я знаю, я недостоин вас – вы такая недоступная, добрая, чистая. И все таки… – и я запнулся, не находя слов. Она сделала движение, как будто от внезапной боли, и краска отхлынула от ее лица. – Подумайте, – произнесла она с какой то жесткой ноткой в голосе. – Может ли женщина, которая живет такой жизнью, как моя, и водится с такой компанией, оставаться столь святой и незапятнанной, как вы вообразили? Та лилия, которую вы ищете, растет в деревенском саду, а не в духоте и копоти Лондона. – Не знаю и знать не хочу, – отвечал я; казалось, вся кровь во мне пылала огнем. – Но одно я знаю: где бы вы ни росли, на какой почве, – вы тот цветок, который я бы сорвал. – Все же подумайте хорошенько; что, если мою белизну запачкал уродливый слизняк? – Тогда честный дождь и солнце вымоют и возродят ее, а я, как садовник, засыплю слизняка известью. – Если этот довод вас не убедил, то выслушайте еще один. Может быть, я не люблю вас. Вы бы взяли в жены ту, которая не любит? – Может быть, вы смогли бы полюбить, а если нет, то моей любви хватило бы на двоих. – Поистине это было бы нетрудно с таким честным и удачливым человеком. И все же – еще одно возражение. Мой кузен Делеруа обманул вас. (Тут лицо ее помрачнело.) И я думаю, мой отец предлагает вам меня во спасение своей чести, точно так же, как люди, не имеющие золота, предлагают дом или лошадь, чтобы погасить свой долг. – Это не так. Я просил вас в жены у вашего отца. А если я что то потерял, то в торговле это бывает, я рискую чем то каждый день. Однако, скажу вам прямо и откровенно, я шел на этот риск с открытыми глазами, не обольщаясь насчет результата, – только для того, чтобы приблизиться к вам. Тут она села на стул, закрыв лицо руками, и я увидел, что ее тело содрогается от рыданий. Пока я думал, как мне поступить – ведь это зрелище потрясло меня, – она стала отнимать руки от лица; щеки ее блестели от слез. – Рассказать вам всю мою историю, добрый вы, простодушный джентльмен? – Нет. Только две вещи. Вы не замужем? – Нет. Хотя, быть может, я была близка однажды к этому. Ваш второй вопрос? – Возможно, вы любите другого, и ваше сердце говорит вам, что вы никогда бы не смогли полюбить меня? – Нет, не люблю, – ответила она почти с ненавистью, – но клянусь распятием, одного я ненавижу! – Что меня совершенно не касается, – сказал я, засмеявшись. – А прочее – Бог с ним. Мало кто выходит из битвы жизни без единого шрама, который не пришлось бы прятать, и я не из таких счастливчиков; хотя, если говорить по правде, самую глубокую рану нанесли мне ваши губы – там, в пещере у Гастингса. Услышав это, она залилась краской и, забыв про свои слезы, искренне рассмеялась. А я продолжал: – Поэтому забудем прошлое и, если вам угодно, обратим наши взоры в будущее. Только одно обещайте мне – что вы никогда больше не останетесь наедине с лордом Делеруа. Ведь тот, кто одним росчерком пера похитил имя, может украсть и что нибудь другое. – Клянусь душой! Меньше всего я желаю быть наедине с моим кузеном Делеруа. Тут она поднялась со стула, и мы немного постояли, глядя в глаза друг другу. Потом с легким движением, словно желая обнять меня, она приблизила ко мне лицо. Так Бланш Эйлис и я обручились, хотя позже, обдумывая это событие, я вспомнил, что она ни разу не сказала, что выйдет за меня замуж. Однако это меня мало тревожило, поскольку в таких случаях важно не то, что женщины говорят, а то, что они делают. Кроме того, я был безумно влюблен в нее, и мне казалось – и тогда, и в последующие дни – что она все увереннее идет по той же дороге любви. |
