Разговор перешел на деликатные для меня темы, а потом я вдруг понял, как придать ему другое направление.

— Я вспомнил символ на том куске материи, что прикрывал девочку Барнса.

Шелл заглотил наживку:

— И что же это было?

— Большой круг, обведенный красным. Внутри черный крест, разделяющий круг на равные части. В центре креста еще один круг — полностью белый, а в центре круга красная слезка.

ПОЧЕМУ СЛЕЗКА?

В тот день, когда мы поехали к Червяку, на обычно угрюмом лице города с его безработицей и нищетой болталась маска веселья. Днем раньше в Чикаго во время седьмого иннинга игр Всемирной серии счет был ничейный — 4:4, когда биту взял Бейб Рут. Между двумя клубами в течение сезона продолжалось противостояние. Со стороны питчеров противника в адрес Рута понеслись оскорбительные выкрики. Но он в ответ только спокойно поднял биту и показал ею вдаль на что-то или кого-то, видимого только ему. Подавал Чарли Рут, и Бейб сделал хоумран, выведя вперед «Янки», так что те смогли выиграть. Горожане, пребывавшие большей частью в подавленном настроении, теперь радовались этому подвигу, этому примеру уверенности в своих силах, и мы в поезде, на вокзале, на улицах слышали разговоры людей о вчерашней игре. Никого из нас — ни Антония, ни Шелла, ни меня — бейсбол ничуть не интересовал, но всеобщее безумие было заразительно, и казалось, что весь город исполнился самодовольства.

За углом главного здания Нью-Йоркской публичной библиотеки, на другой стороне и чуть в глубине проулка, загаженного всевозможными ящиками и мусором, стояло кирпичное здание с простой металлической дверью. Антоний прошел вперед, стукнул два раза, подождал секунду, постучал еще три раза, а потом вернулся назад, ко мне и Шеллу. Дверь со скрипом отворилась примерно на четверть, и из-за нее появилась маленькая старая женщина с почти лысой головой, покрытой сеткой для волос. На носу у старухи сидели очки с толстыми стеклами.

— Что вам надо? — проворчала она.

— Как пройти в «Парадайз»? — спросил Антоний.

Женщина открыла дверь чуть пошире и поманила нас внутрь. Сердитое выражение на ее лице переплавилось в улыбку, и она пригласила Антония:

— Заходи, Генри Брюль.

Когда мы оказались в скупо освещенном холле, а дверь за нами была закрыта и заперта, Антоний наклонился и поцеловал старуху в морщинистую щеку. После этого она повернулась к Шеллу:

— Как поживаешь, Том?

— Рад тебя видеть, Грейс, — ответил он, беря ее руку и целуя.

— Все такой же брехун.

— Всегда к твоим услугам, — сказал Шелл.

Она повернулась в мою сторону и смерила меня взглядом с ног до головы, задержавшись на тюрбане.

— Это кто еще — Чингисхан? — спросила она, протягивая мне руку.

— Его зовут Онду, — представил меня Антоний. — Он свами.

— Хеллоуин только в конце месяца, — сказала старуха, схватив мою руку и пожимая ее.

— Рад с вами познакомиться, — проговорил я.

— Так это твой мальчик, Томас? — спросила она Шелла.

Шелл кивнул.

— Да поможет тебе Бог, — обратилась она ко мне.

— Мы ищем Червяка, — пояснил Антоний.

— Ну вы же знаете: он либо здесь, либо там, у библиотеки. Вам повезло, сейчас он здесь — пьяный в сосиску. Опустошает кошелек какого-то профессора из Колумбийского.

— Спасибо, — сказал Шелл.

— Я вам принесу по рюмочке.

Мы пошли из прихожей по коридору, который заканчивался коротким, ведущим вниз лестничным пролетом.