— Ладно, выпей-ка чаю. Ты пьешь чай с молоком и сахаром? Бери, ешь, что хочешь, ты, наверное, изголодалась. Я всегда пью настоящий английский чай, и мне постоянно приходится учить этих французских поваров заваривать чай так, как я хочу! Ну, а сейчас я не позволю себе ни до чего дотронуться. Я знаю, что сразу же прибавлю в весе.
Как только Гардения поела, герцогиня отправила ее наверх отдохнуть. Уже не чувствуя себя уставшей, она встала посреди спальни и долгое время любовалась своим отражением в зеркале. И опять она вспоминала слова мосье Ворта. Что он имел в виду? Неужели Париж такой безнравственный город, что, по его словам, может испортить ее? Маловероятно, если за ней будет следить тетушка!
Гардения была разочарована, что ей не разрешили поехать с господином Каннингэмом на прогулку в Булонский лес. Как было бы приятно сидеть на высоком сиденье желтой двуколки и чувствовать, как стремительно бегут сильные лошади. Но он же предупредил, что увидится с ней завтра, а это значит, что в субботу вечером он придет в гости к тетушке.
Сегодня вечером, подумала Гардения, он и, возможно, лорд Харткорт, и другие красивые молодые люди поедут к «Максиму». Как-то несправедливо, что ей нельзя ехать. Она стала напевать мелодию из «Веселой Вдовы». Она стала вспоминать, успела ли она упаковать с собой ноты, но даже если она и забыла их, то все равно помнит мелодию наизусть. В большой гостиной стоит пианино. Она может спуститься вниз и попробовать подобрать мелодию. Здесь, в Париже, эта песенка была так к месту.
Ее тетушка спала, но окна спальни герцогини выходили на другую сторону, поэтому музыка не будет ей слышна, да и играть Гардения станет очень тихо.
Она приоткрыла дверь своей спальни. Все было спокойно. Она сбежала по лестнице и вошла в гостиную. Теперь там все было прибрано, и комната выглядела совершенно по-другому. Зеленые столы убрали, на пол постелили ковры, изящные диваны и стулья расставили так, как было принято расставлять мебель в обычных гостиных. В огромных вазах стояли цветы, а лучи заходящего солнца, проникающие через окно, делали комнату уютной и теплой.
«Мне все это привиделось», — сказала себе Гардения, вспоминая свои первые впечатления.
Она подошла к небольшой нише, в которой стояло огромное пианино. Крышка была открыта, Гардения села на обитый гобеленом стул и пробежала пальцами по костяным клавишам.
Пианино было прекрасным, и Гардения, страстно любившая музыку, начала очень-очень тихо наигрывать один из вальсов Шопена. Ее родителям нравилось, когда она играла. Возможно, в один прекрасный день и тетушка сочтет ее музыку успокаивающей. Так Гардения смогла бы хоть в малой степени отплатить тетушке за всю ее доброту — красивые платья, уютный дом, радость встреч с новыми людьми.
— Я благодарна, я безмерно благодарна, — вслух проговорила Гардения, — и я в Париже, самом веселом городе в мире.
Музыка из «Веселой Вдовы» заполнила все ее существо, и она поняла, что не забыла ни одной ноты. «Иду к „Максиму“ я», — еле слышно пела она. Внезапно сзади раздался голос:
— Надеюсь, мне будет дозволено сопровождать вас туда — кем бы вы ни были.
Гардения резко развернулась на стуле и увидела мужчину, разглядывающего ее. Он был высок, широкоплеч, и она с легкостью догадалась бы, откуда он родом, даже не слыша его акцента. Невозможно было ошибиться, увидев это лицо с резкими чертами, эти волосы цвета спелых колосьев и эти выступающие скулы, столь характерные для людей его нации. Что-то в его взгляде через очки и в растянутых в слабой улыбке тонких губах заставило Гардению сразу же невзлюбить его.
— Кто вы? — спросил он по-французски с гортанным акцентом.
— Я Гардения Уидон, — вставая, ответила она. — Я племянница герцогини де Мабийон. |