Но ей надо было одеваться к ужину, и это отвлекло Гардению от грустных мыслей. Жанна убрала ей волосы, и теперь она совсем не походила на ту девушку в поношенном платье, которая выехала из Лондона. Жанна выполняла указания тети Лили, которая, в свою очередь, была проинструктирована самим мосье Вортом о том, как следует укладывать волосы. Вместо того чтобы накрутить их и подобрать наверх в стиле «Веселой Вдовы», модном в то время, их собрали, и они мягкими волнами сходились на затылке в тугой валик. Прическа была необычной, и Гардения выглядела совсем юной.

Поначалу Гардения опасалась, что она будет смотреться странно и старомодно, но когда она была полностью готова, оказалось, что платье наилучшим образом подчеркивает совершенную линию груди и тонкую талию. Мосье Ворт знал, что делает: Гардения была сама юность, легкое эфирное создание, и в то же время в ее облике звучал неуловимый вызов.

— Изумительно, мадемуазель, — бормотала по-французски Жанна, и Гардения понимала, что это не лесть.

— Сегодня вечером все мужчины будут смотреть только на вас, — продолжала горничная.

— Боюсь, я никого не знаю, — проговорила Гардения.

— Ничего страшного. Очень скоро они сами вам представятся, — сказала Жанна, искоса посмотрев на Гардению.

— Наверняка тетушка познакомит меня с теми, с кем она хотела бы, чтобы я общалась, — заметила Гардения, всем своим видом выражая неудовольствие словами Жанны, которые, по ее мнению, иначе, как дерзостью, назвать было нельзя.

— Большинство и не подумают дожидаться! — упрямо продолжала горничная.

Гардения повернулась перед высоким вращающимся зеркалом в раме красного дерева. Ее окружало таинственное мерцание украшавших платье бриллиантов. Казалось, она вся покрыта росой.

Она очень медленно спускалась по лестнице, направляясь в маленькую гостиную на первом этаже, где тетушка планировала принимать приглашенных на ужин гостей.

Уже на последней ступеньке она увидела, что дверь в гостиную открыта, и услышала голоса. Не вызывало сомнения, кто говорил. Низкий гортанный голос барона исключал всякие другие предположения.

— Это смешно, — услышала Гардения. — Ты же не допускаешь, что этот ребенок может изменить всю твою жизнь.

— Не всю, Генрих, — отвечала тетя Лили. — Я просто хочу сказать, что мы должны быть немного осторожнее. Она очень молода.

— Слишком молода, — говорил барон. — Если хочешь знать мое мнение, ее следует убрать отсюда.

— Нет, Генрих. Я не могу этого сделать, Я любила свою сестру, и девочка приехала именно ко мне. Я не могу выгнать ее.

— Прекрасно, тогда ей придется смириться с тем, что есть. Больше никаких приемов, подобных этому, иначе, предупреждаю тебя, ноги моей здесь не будет сегодня вечером.

— Прости меня, Генрих, прости меня. — В голосе тетушки слышались слезы, и тут только Гардения сообразила, что она невольно подслушивает их разговор.

Осторожно, надеясь, что никто не заметил, как она спускалась по лестнице, Гардения взбежала на второй этаж и остановилась, дрожа всем телом. Что значит весь этот разговор? Что она разрушает, почему барон недоволен ее приездом? Какое право он имеет вмешиваться? Он казался таким довольным, когда приехал в пять часов и поднялся, как и вчера вечером, в будуар тети Лили.

О чем они говорили? И почему сегодня он приехал так рано и собирается остаться к ужину? На все эти вопросы Гардения ответить не могла.