— Большое спасибо, — с благодарностью сказала Гардения.

Экономка повернулась к двери и открыла ее. Гардении показалось, что шум, подобно урагану, ворвался в комнату. Она могла различить визгливые выкрики, мужские голоса, пронзительные восклицания женщин, грохот тяжелых предметов, за которым, подобно пушечному выстрелу, следовали взрывы хохота. Она не могла представить, что там происходит.

Экономка захлопнула дверь.

— Я думаю, мадемуазель, будет проще, если вы соблаговолите пройти черной лестницей. Из этой комнаты туда ведет дверь.

— Да, кажется, так будет правильнее! — согласилась Гардения.

Ей бы очень не хотелось, чтобы лорд Харткорт посчитал ее трусихой, но каждая клеточка ее тела сопротивлялась тому, чтобы окунуться в этот шум и неразбериху и выставить себя напоказ перед этой грубой хохочущей публикой.

Экономка подошла к книжному шкафу. Она, должно быть, нажала на какую-то потайную пружину, так как тот повернулся, и перед Гарденией оказалась дверь, ведущая в длинный узкий коридор. Не говоря ни слова, Гардения последовала за экономкой, которая толкнула за собой шкаф, и он встал на место. Они прошли по коридору, потом поднялись по узкой темной лестнице. На втором этаже они не остановились, а поднялись еще выше, на третий. Какое-то время экономка в нерешительности стояла у двери, и Гардения решила, что она собирается открыть ее. Однако, очевидно, что-то услышав, экономка передумала.

— Мне кажется, комната на следующем этаже больше подойдет вам, мадемуазель.

Они опять стали подниматься по лестнице, и на этот раз экономка отперла дверь, ведущую в ярко освещенный и устланный толстым ковром коридор, пройдя по которому, они оказались у главной лестницы. Гардения подошла к перилам и посмотрела вниз. Ей показалось, что на лестнице собрались мужчины и женщины со всех этажей дома. Шум их голосов оглушал настолько, что трудно было различить звуки скрипок.

Смех же, волнами проносившийся над всем этим сборищем, производил пугающее впечатление. Он казался странным и неуправляемым, как будто смеявшиеся люди слишком много выпили. Но Гардения выбросила подобное предположение из головы. Это ведь французы. Было очевидно, что по своей природе они были менее сдержанными по сравнению с англичанами, которые в той же ситуации вели бы себя иначе. Тем не менее Гардения отпрянула от перил и почти бегом бросилась за экономкой, которая уже успела открыть дверь маленькой комнатки.

— Завтра, мадемуазель, ее светлость наверняка прикажет приготовить вам комнату побольше и поудобнее, — сказала она. — На сегодня это лучшее, что я могу вам предложить. Я ошиблась и велела слуге отнести ваш чемодан совсем в другую комнату. Я его сейчас отыщу и велю немедленно принести вещи сюда. Чем еще могу быть вам полезна?

— Ничего не надо, спасибо, — ответила Гардения. — Благодарю вас, сожалею, что доставила вам столько хлопот и побеспокоила вас.

— Ничего страшного, мадемуазель, — сказала экономка. — Я предупрежу горничную ее светлости, чтобы она сообщила вам, когда ее светлость проснется. Ее светлость встанет не ранее полудня.

— Вполне понятно, после приема, — согласилась Гардения.

Экономка пожала плечами.

— Здесь всегда приемы, — сказала она и вышла из комнаты.

Гардения села на кровать. Она уже с трудом держалась на ногах. «Здесь всегда приемы». Что она имела в виду? Неужели ей тоже придется жить, постоянно испытывая это напряжение; неужели ей придется присоединяться к этим хохочущим толпам, которые только росли, вместо того чтобы редеть после двух часов ночи? Неужели она совершила ошибку? Может, ей не следовало приезжать? Она почувствовала, как будто холодная рука сильно сжала сердце. Но что же ей оставалось делать? Куда же еще она могла поехать?

Внезапно раздался стук в дверь.