И все чаще это занятие вместо умиротворения, как в первые дни, приводило ее в несусветную ярость.

…Вот и тем днем с раннего утра все пошло наперекосяк. Не успела заступить на свой пост – повар принес подгоревшие сковороды. И нет бы виновато улыбнуться: мол, извините, за ставридой не углядел – еще и грозит:

– Имей в виду: это тефлон. Чисти аккуратно. Хоть одну царапину увижу – скажу хозяину, чтоб из твоей зарплаты вычел.

А едва она избавилась от сковородок, как в зале какая-то бабуся скандал закатила. Вопила на всю таверну и все грозила иссохшим перстом в сторону кухни, спешно вызванный повар прижимал руки к груди и отрицательно вертел головой: не моя, мол, вина. По-гречески девушка не понимала, но официантка Наташа со снисходительным сочувствием объяснила: старушка якобы на своей тарелке недомытую грязь углядела. И все шишки, конечно, опять на бессловесную (во всех смыслах!) посудомойку.

Когда наконец прошло время завтрака, миновал обеденный перерыв и девушка присела передохнуть перед вечерними посетителями, в кухню заглянула все та же Наташка. И со своим немыслимым деревенским акцентом произнесла:

– Ты сейчас совсем обалдеешь.

– Да я уже… – пробормотала девушка, однако подавальщица ее реплики не расслышала. Поманила пальцем, жарко зашептала:

– Пойдем со мной, что покажу…

…В обеденный зал ее обычно не вызывали, такое было. Даже когда бабка скандалила из-за недомытой якобы посуды – перед той повар оправдывался. И сейчас, раз говорят выйти, – повод явно не из приятных. Наверняка очередной посетитель напакостил так, что даже официантки убирать за ним брезгуют, передоверяют миссию нижайшему из чинов.

А посудомойка – та от любой работы отказываться не вправе. Начнешь возражать – мигом лишат заветных ежедневных пятнадцати евриков или вовсе выгонят.

Потому только и оставалось со вздохом последовать вслед за Наташкой.

Девушки прошли в зал. Сейчас, в пять вечера, посетителей почти не было. Занятым оказался единственный столик. И сидел за ним…

Сердце екнуло. То был прекрасно сложенный, каждая мышца прорисована, мужчина. Стильные джинсы, небрежно застегнутая на несколько пуговиц клетчатая рубашка. А какое лицо! Ничего античного, греческого – совсем другой тип, скорее скандинав. Хищный взор ярко-зеленых глаз. Чуть кривой (явно неудачно поучаствовал в драке) нос. Развратные, манящие губы… Короче, сразу видно – омерзительный, но дико сексуальный тип.

«Рассел Кроу», – вдруг мелькнуло в мозгу.

Девушка никак не могла вспомнить, кто он, человек по имени Рассел Кроу, но остатки памяти свидетельствовали: когда-то, в давно ушедшей жизни, она, может, и не была с ним знакома, но часто представляла его в своих самых смелых фантазиях!..

Заслышав их шаги, «Рассел» вскинул голову, мимолетно мазнул взглядом – и отвернулся. Смотрел-то на нее всего долю секунды, но в животе уже сладко заныло. И еще в голове пронеслось: «С Димитрисом его точно не сравнить!»

Она в недоумении взглянула на сопровождавшую официантку. Вряд ли та была настолько мила, что позвала ее полюбоваться на бог весть как залетевшего в их таверну красавца. И, конечно, она оказалась права в своих подозрениях, потому что Наташка жарко зашептала в ухо:

– Хочу просто, чтоб ты прикололась! Совсем обнаглели, буржуи! Смотри, возле стола!..

И посудомойка увидела: незнакомца, оказалось, сопровождал пес. Огромный, надменный, страшный. И главное – она уже встречала эту собаку. В доме у колдуна Стелиоса. Кажется, пса звали Джеком.

Но какое, интересно, отношение имеет симпатичный мужчина североевропейской внешности к старому греку-колдуну? И почему явился в таверну с его псом?..

– У нас с животными вообще нельзя, а тут хозяин сказал: «Пусть!» – наябедничала в ухо Наташка.