Рой оказался в отдельной палате и сидел в постели с газетой в руках и в какой-то белой, криво сидевшей на голове нахлобучке. В остальном он выглядел вполне нормально.

– Старина Даггерс, родной вы мой!

– Ну как вы, Рой?

– Точь-в-точь как моя скрипка, старина! Они… – Щеки у него дрогнули. – Хотя едва ли стоит об…

Он осекся, у него перехватило горло. Я испугался, что он разрыдается, и если бы это произошло, и я бы не смог удержаться от слез.

– Но можно найти другую, – сказал я.

– Других не так уж много. Вы, вероятно, слыхали, в этой последней войне четыреста с лишним было уничтожено. И даже если бы этого не произошло, все равно было б немного. Ну да, я, конечно, отыщу себе другую, но только это будет уже совсем не та. Знаете ли вы, что я с этой старушкой прожил почти тридцать лет? Свой первый концерт на ней играл! Поистине была боевая лошадка Макса Бруха! Тем не менее отвечаю на ваш вежливый вопрос: у меня пять швов, ни о каком сотрясении мозга речи нет, завтра меня выпишут и еще сколько-то после этого мне предписано отдыхать. Последнее можно проигнорировать – необходимо думать о Гусе. Джордж – это руководитель Нового Лондонского симфонического оркестра – репетирует с ними сегодня и завтра, но уже послезавтра утром я должен как штык стоять у дирижерского пульта.

Я кивнул. Рой взглянул на меня с усмешкой и медленно покачал головой.

– Отличная работа, Даггерс! Чем именно мазали?

– Маслом. Отличным, новозеландским. Я не ожидал, что у нас в такое выльется. Думал, вы поймете сразу, едва начнете подстраивать скрипку или даже раньше. Простите, что так…

– Что вы, такое волнующее зрелище! Правда, это был для меня в какой-то степени сюрприз. По зрелом размышлении. Не подозревал, что вы на практике так далеко способны зайти со своими принципами.

– Мне казалось, я просто обязан что-то предпринять!

– Весьма похвально! И как же, вы прямо там в клубе мазали, у всех на виду?

– В туалете.

– Нет, просто интересно. Что ж, пожалуй, вы зря потратили время.

– Зато все слышал и видел!

– Нет, я имею в виду, если так можно выразиться, реакцию критики. Читали утреннюю «Орбиту музыки»? Весьма оперативно отозвались.

Я взял у него свернутые газетные листы. «Скрипач и дирижер Рой Вандервейн прокладывает новый путь в музыке!» – уведомлял кого-то Барри и далее заявлял, что, невзирая на некоторые технические неувязки, на непросвещенную аудиторию, а также на прискорбное событие, состоявшееся после концерта (см. с. 3), лично он счел для себя за большую честь присутствовать при рождении такого-то, такого-то и этакого новшеств, которые, несомненно, являются предвозвестниками чего-то грандиозного. Ближе к концу Барри, демонстрируя свою просвещенность, приводил ошеломляющее сравнение вчерашнего выступления Роя с первым исполнением Первой симфонии немецкого композитора Людвига ван Бетховена, освистанной публикой.

– Испугался, что его обвинят в консервативности! – сказал я. – Как все они.

– Все, кроме вас. Да, есть еще заметка покороче в «Летучей мыши». Хотите взглянуть?

– Спасибо, нет!

– Ваш материал появится в пятницу, верно?

– Да.

– Стало быть, есть время для более взвешенной оценки?

– Да.

– Вам все это показалось чистым дерьмом, ведь так?

– Так.