Спохватившись, я вытащил из кармана пиджака маленькую бутылку скотча и поставил на столик у кровати.

– Ну, Дагтерс, черт побери, это прямо-таки королевский подарок! Большущее спасибо!

– На вашем месте я бы ее припрятал. Что ж, всего хорошего вам, идиот паршивый! И удачи! Вам обоим.

Выйдя из палаты, я поспешил в глухой закоулок коридора и там принялся пинать стенку ногой, а также еще пару раз врезал по ней кулаком, приговаривая:

– Ах распиздяй, мудило, дерьмо собачье!

Тут до меня донеслись дребезжащие звуки приближающейся из-за угла тележки, и я, рванув по лестнице вниз, вскоре вновь оказался на улице среди уже знакомой мглистой духоты. До встречи с Вивьен у меня оставалось еще три четверти часа, однако, теоретически говоря, мне было бы сейчас в самый раз напиться или рвануть куда-нибудь в бордель. Я принялся гулять по Гайд-парку, думая о том, чего я не успел сказать Рою и что имело отношение к Китти, и Пенни, и Эшли, и вообще, но понимая, что все равно бы ничего не помогло. У Мраморной арки я сел в автобус, потом сошел с него, обнаружив, что так-таки не в силах избавиться от своих мыслей. В этом смысле, за неимением лучшего, бродить пешком по тротуарам, заполненным людьми, мне казалось легче. Я подошел к агентству авиакомпании в восемнадцать минут первого, подхватил Вивьен и повлек ее через дорогу в одну их тех дешевых закусочных, где вино отпускается стаканами, а пиво – только особой, бог его знает какой, горстке любителей.

Мы ели скампи со шпинатом, и я рассказывал Вивьен все, что со мной произошло, и на последние эпизоды она реагировала с выражением, на мой взгляд напоминавшим ее знакомую угрюмость вкупе с озабоченностью в умеренном варианте, но с преобладанием озабоченности. Я объяснял это тем, что Рой ей никогда не нравился. Затем, принявшись за яблочный пирог со сливками, Вивьен произнесла:

– Послушай, Дуг, мне надо тебе кое-что сказать! Я, по-видимому, выхожу замуж за Гилберта.

Я чуть не поперхнулся яблоком.

– За кого, за кого?

– За Гилберта Александера. Этого парня из Вест-Индии. Ты его знаешь.

– Я-то его знаю, но даже не подозревал, что его знаешь ты! То есть не подозревал, что ты с ним знакома. И когда это случилось?

– Когда мы встретились у твоих дверей.

– Так это же одна минута!

– Ее оказалось вполне достаточно, чтобы он со мной поздоровался и спросил, не соглашусь ли я как-нибудь пойти с ним что-нибудь выпить, но я сразу сказала, что нет, а он сказал, ну, это понятно, но, может быть, я запишу ему в книжечку свое имя и номер телефона, и уже держал наготове свою ручку, собственно, даже не дал мне сообразить, как ему лучше отказать.

– Да, но ведь это было всего лишь на прошлой неделе, в прошлый…

– Ну, пока мы еще не собираемся вступить в брак. Хотим только устроить помолвку.

– Кто в наше время устраивает помолвки!

– Гилберт говорит, что у него на родине так принято. То есть перед тем, как вступить в брак. Да и у нас так принято. И не думаю, что этот обычай уже отменен.

– Твой отец знает?

– Да, я водила Гилберта к нему в гости вчера вечером. И чтобы ты ничего такого не подумал, папу вовсе не смущает, что Гилберт чернокожий.

– А я и не подумал ни о чем таком!

– Ах, Дуг, не притворяйся, конечно подумал! Если хочешь знать мое мнение, то, по-моему, основная проблема чернокожих вовсе не в том, что у них черная кожа. Кто бы стал обращать на нее внимание, если бы все они так не носились со своими предрассудками! Сам цвет очень даже мил. И на самом деле он даже не черный, не совсем черный. Да даже если б и черный, это может быть очень красиво. Но самое неприятное у большинства чернокожих, это их негроидная внешность: огромные вывороченные губы, широкие носы и тому подобное.