Гарольд перевел свой взгляд с моей рукописи на еще какой-то машинописный текст, лежавший рядом с ней у него на столе:

– «По поводу этого образчика… попсовой музыки, за которую юнцы голосуют руками и ногами, и только лишь из чувства профессионального долга я не стану вдаваться в подробности… мешанина стилей никогда не приводит к сенсации… сидение разом на трех стульях». Так пишет этот юноша Болсовер.

– Я знаю, он был…

– Я специально направил туда вас двоих, чтобы отразить одно событие с двух различных точек зрения, а получилось, что вы оба придерживаетесь одного и того же мнения.

– Это не совсем так. Мы, исходя из различных точек зрения, решили независимо друг от друга и по разным причинам, что никакой ценности это произведение не представляет.

– Но это мнение расходится с общей оценкой! Мы уже беседовали как-то с вами об опасностях излишнего оригинальничанья. Независимость независимостью, но неужели нельзя найти здесь некий компромисс? Скажем, в смысле техники исполнения или чего-либо еще в этом роде?

– Нельзя же говорить о технике в отрыве… Нет, Гарольд, не думаю, что вам и Терри удастся убедить что-нибудь изменить!

– Ладно, ладно!

– Ведь вы же его не выносите! Я имею в виду Роя.

– Я главный редактор газеты! Кстати, как он?

– Сегодня его должны выписать из больницы.

– Весьма прискорбно это слышать. Уж если врачи занялись его мозгами, должны были их ему вправить! И все же, в целом, дурь ему слегка повыбило.

Пожалуй, впервые за все время нашего знакомства я ощутил в голосе Гарольда некоторую теплоту, и, тут уж действительно впервые, он задержал свой взгляд непосредственно на мне. Кажется, приподнялась завеса над очередной крохотной тайной: я был включен тогда в список приглашенных на званый обед в клуб «Траншея» вовсе не случайно, а вполне намеренно, чтобы мог лицезреть собственными глазами поражение своего приятеля.

– Вы его совсем не знаете, – сказал я. – Вам не…

– Единственное, что вы можете для меня сделать, – Гарольд снова втиснулся в свою глухую раковину, – так как я не желаю иметь с ним никаких отношений, скажите ему, что он победил. Больше я ни во что не вмешиваюсь.

Я стоял и ждал, имея все основания надеяться, что Гарольд в своей обычной манере устного потока сознания отметит-таки, что мое любопытство удовлетворено.

– То, что произошло, оказалось почище, чем статейка, которую я грозился напечатать. Должно быть, тут они вдвоем потрудились. Ни одна газета не взялась бы это печатать, а «Проныра Том» – это не газета? Помните, что они в прошлом году устроили тому актеру, причем тот не получил с них ни гроша? Даже если вы выиграете, им нечем с вами расплачиваться. Можете искать себе другое место.

– Ну да, могу себе представить, – сказал я, восприняв последние слова как легкое обобщенное выражение всяческих мытарств, связанных с попыткой возбудить тяжбу против «Проныры Тома».

– Нет, вы не поняли! Это вы… ищите себе другое место!

– Ах так!

– Я вам выпишу чек на месячный оклад и вышлю на ваш адрес.

– Благодарю! Ну вот и еще один удачный способ досадить Рою. Хотя и не слишком удачный.

– Лучше, чем ничего. Но это еще не все. Всему свое время. Мне ваша писанина не требуется. Как вам известно, я с самого начала был против вашего зачисления к нам в газету.

– Нет, Гарольд, впервые слышу! Вы уверяли, что как раз ваша была идея!

– Чушь, вам это приснилось! Итак, всего наилучшего!

Придя в редакцию, я поделился с Коутсом и Болсовером своими новостями.