– Что у нее на уме? – вопрошал он. – Что она сказала?

– Просто что хочет проехаться со мной, – сказал Гилберт.

– Может, ей захотелось развлечься, заскочить в магазины, где-нибудь пообедать? – высказал предположение я, с обоих сторон вызвав взгляды, на удивление единодушно выразившие жалость и презрение к моей бесцветной фантазии.

– Ну же, выкладывай, Гилберт, что она задумала? Как она себя ведет? Ей-богу, ты же все-таки должен знать!

– Она исключительно молчалива. По-моему, как обычно, задумала что-то крушить.

– Боюсь, что ты прав. Похоже на то.

– Что она может крушить, сидя в припаркованной машине? – воскликнул я, чувствуя себя одним из трех маститых хирургов, призванных мгновенно решить, стоит или нет вскрывать монарший чирей. – Ну, пройдется пару раз по обивке своими маникюрными ножничками, если те у нее окажутся!

Гилберт даже не взглянул в мою сторону:

– Должно быть, она заподозрила, что вы тут затеваете кое-что, чему ее присутствие или даже угроза такового могут помешать.

– Считаете, она намерена разделаться со мной в гостиной перед цветным телевизором?

– Я бы вас попросил, Дуглас, прекратить на время ваши насмешки и язвительные шуточки! – И Рой отвернулся к вернувшемуся официанту.

– А уж вас-то, – заметил Гилберт, – мисс Вандервейн вообще знать не желает!

– Я бы сказал, это усиливает мои опасения!

– В этаком элитарном заведении только и место субъектам с вашими взглядами.

– Угу, и с Роевыми. Это его клуб.

– Все живое вам противно!

– Да пошел ты!

– Ну-ну, Даггерс, успокойтесь, – сказал Рой. – Нам надо подумать, что лучше всего предпринять.

– Вам – точно! – сказал я, взглядывая на часы. – А мне пора, я опаздываю.

– У вас еще больше двадцати минут! – Рой метнул на меня грозный пристальный взгляд. – Минутку повремените, мы вас подбросим на машине. Подшампаньтесь еще чуть-чуть!

– Хватит. Благодарю!

– Итак, можем выйти все втроем, а мы с тобой, Гилберт, подбросим ее к «Савою». Как-то она сказала, что ей там нравится. Словом, решено!

– В какое время построено это здание? – спросил Гилберт с умозрительностью антрополога.

Рой принялся рассказывать ему про это и еще про что-то. Прибыл бокал для шампанского Гилберту, а также порция скотча для Роя. Они оба пили, а я между тем поразмышлял над своей ролью внештатного громоотвода, потом немного о Пенни, потом с особой озабоченностью о том, как, должно быть, здорово опоздаю на Би-би-си. Когда мы вышли из клуба, мне, чтобы не выслушивать упреков по поводу опоздания, оставалось времени ровно столько, чтобы, быстрой рысью промчавшись по Кинг-стрит, со скоростью участника автопробега рвануть затем вверх по Риджент-стрит.

– Что вы делаете днем? – спросил я по пути у Роя.

– Много чего. Мотаюсь туда-сюда. Но есть и некая скромная радость. Высказать одному охламону, почему я не желаю по его прихоти исполнять «Гарольда в Италии».

– Так ведь там, кажется, партия скрипки довольно-таки…

– Нет-нет, речь идет о том, чтоб палочкой махать. А причина – в Байроне.

– Какое Байрон имеет к этому отношение?

– Даггерс, эта музыка Гектора Берлиоза, умершего, как мы с вами знаем, в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, в основу которой…

– Господи, ну конечно!

– Прошу прощения, но в последнее время вы как будто совсем перестали понимать с полуслова!

– Ну и при чем тут Байрон?

– Черт побери, ведь он греческий национальный герой! Они постоянно о нем распространяются.