– Хорошо, – кивнула мадемуазель Алис. – Так что же именно видел ваш сын в тот вечер?

Рейн, 24 и 25 июля 1911 года

– А дворецкий, как вы говорили, в это время разносил напитки, – заметил Видаль. – Только шампанское или что-нибудь покрепче?

– Филипп упоминал только шампанское и лимонад, – подумав, ответил Гренье. – Не знаю, может быть, там было что-нибудь еще.

– Продолжайте, – попросила мадемуазель Алис. – Что было дальше?

– После представления хозяева и гости болтали и смеялись. Говорили о театральных постановках, обсуждали отсутствующих знакомых. Но вы сами понимаете: мой сын мало что слышал, так, только обрывки. Кажется, обсуждали новую пьесу, и хозяйка сказала мадемуазель Ларжильер: «Ты, конечно, будешь играть внучку». Подошло время ужина, но в каютах было душно, и пассажиры решили, что будут ужинать на палубе. К тому времени начало свежеть, и хозяйка попросила бросить якорь прямо посреди реки. Мсье Обри был против. Капитан сказал, что их будет сносить течением. Но хозяин заявил, что, раз его жена так хочет, он не собирается ей перечить и другим не советует.

– Яхта ведь могла причалить к берегу, – заметил Видаль. – Разве нет?

Гренье усмехнулся:

– Так ведь берег-то был немецкий. Хозяйка объявила, что она уже видеть не может немцев. Ей не понравилось, что таможенники захотели осмотреть и ее вещи тоже, заглядывали к ней в каюту и прочее. Филипп запомнил ее слова: «И вообще, я хотела бы сейчас быть в Париже, где меня так любят».

– Ваш сын просто бесценный свидетель, мсье, – сказала мадемуазель Алис без тени улыбки. – Итак, яхта стала на якорь. В котором часу это было?

– Около восьми. На палубе накрыли стол, который перенесли из салона, мой сын как раз помогал его переносить. Дворецкий Андре Фонтане ворчал, что уже замаялся бегать туда-сюда и что он не простой слуга, в конце концов. Сами понимаете, высказывал свое недовольство Андре только в присутствии матросов, а при хозяевах сразу же «надевал» на лицо улыбку и кланялся. За столом, как обычно, собралось девять человек: хозяин, хозяйка, капитан Обри, горничная Жюли, мадемуазель Ларжильер и ее спутник – молодой актер, потом кузен хозяина, старик и еще один гость, который художник. Ужин прошел весело, потому что до Филиппа то и дело доносились взрывы смеха. Сын в это время находился на палубе, – пояснил мсье Гренье, – но не рядом с господами.

– Скажите, – вновь заговорил журналист, – за ужином подавали много напитков?

– Ну, шампанское точно было, и вино тоже.

– Пассажиры много пили в тот вечер? Кто-нибудь из них шатался, когда встал из-за стола? Или, может быть, плохо стоял на ногах?

– Да, хозяин пил больше обычного. И еще актер. Тот тоже ни в чем себе не отказывал. Но Филипп говорил, что не назвал бы их пьяными. А дамы пили очень умеренно. Мадемуазель Ларжильер, по-моему, вообще пила только лимонад и воду.

– Что было после ужина? – спросила мадемуазель Алис.

– Все жаловались, что в каютах очень жарко, просто невозможно спать. Старик предложил постелить матрасы прямо на палубе, и гости принялись шутить по этому поводу. Вмешался капитан Обри и сказал, что, по его мнению, скоро будет гроза, так что нет никакой нужды переносить на палубу кровати. Все от него отмахнулись, а хозяйка объявила, что капитан делает все, чтобы испортить им отдых.