|
Утром позвонили: все готово, можно приезжать. Не понимаю, как я ездила по этим узеньким дорожкам. Ну да ладно, смотри. Герман никак не мог сосредоточиться на подарке, все вспоминал утренний телефон-ный звонок, когда он слышал ее голос и знал, что она лжет. Напрасно это она, пусть даже ради него. Он же сказал: больше никаких секретов. Эмбер положила перед ним черный подарочный футляр и, поскольку он лишь тупо та-ращил глаза, сама открыла крышку и достала часы. «Ро-лекс». Такие он рассматривал не-давно в журнале. На обратной стороне была надпись: «Г., моему художнику. Твоя навсегда, Э.». Вдруг его захлестнули эмоции, горло сжалось, он боялся заговорить, чтобы не выдать себя. И потому лишь молча кивнул, положил часы в футляр, защелкнул замок. Ошеломлен-ная и оскорбленная его реакцией, Эмбер так и примерзла к стулу, затем встала и в неловкой тишине вышла из кабинета. Едва дверь за ней закрылась, Герман мысленно обругал себя за холодность. Виной всему был гнев, с которым чем дальше, тем хуже удавалось справляться. Он ни за что не наденет эти часы, потому что всякий раз будет вспоминать, что она наделала и почему преподнесен этот подарок, а еще ему была невыносима мысль, что ее «художник» не написал ни строчки. Пытаясь побороть в себе злость и горькое чувство никчемности, которое вызвала у не-го надпись на часах, Герман записал всю информацию, факты, которые имели отношение к его будущей книге. Главный герой – Эдвин Грей, тридцать шесть лет, родился в состоятель-ной семье. Герман сформулировал вопросы относительно жертвы и причины преступления, с чем пока не определился. Он хотел изобразить своего героя злодеем поневоле, который понес наказание и раскаялся. Герман Бэнкс мечтал, чтобы читатели сопереживали главному действующему лицу и, возможно, в глубине души спрашивали себя, хватило бы у них духу на такой шаг. В общем, Эдвин должен быть человеком, а не чудовищем, хотя и совершив-шим страшное преступление. Изложив все это на бумаге, Герман наконец ощутил, что дело сдвинулось с мертвой точки. К полуночи он написал все, что знал и – что более важно – чего до сих пор не знал, отложил ручку и выключил лампу, впервые со дня приезда испытывая удовлетворение. Герман забрался в постель рядом с Эмбер, совершенно забыв об их размолвке, обнял ее сзади и крепко прижался, чтобы она почувствовала, как он хочет ее. Эмбер, потревоженная, зашевелилась, повернулась и спросила сонным голосом: – Который час? – Двенадцать. – Он стаскивал с нее футболку – она спала в белье, несмотря на электро-одеяло и работающий обогреватель. – Ты позвонил матери? Он целовал ее в шею, возясь с трусиками. – Нет, – промычал он. – А сестре? Он не ответил. – Герман? На миг остановившись, он пробормотал: – Нет. Какая разница? – И продолжал раздевать ее. – Герман! – Она отстранилась и натянула трусики, которые он успел стянуть до колен. Он со стоном разочарования повернулся на спину: – Я потом им позвоню, хорошо? – Ничего хорошего. Ты каждый день находишь отговорки, а сегодня, между прочим, были готовы результаты исследований. Сегодня важный день. Я обещала, что ты позво-нишь. Герман снова застонал, откинул одеяло и пошлепал вниз к телефону, потому что включать свой айфон ему не хотелось еще больше. Трубку взяла его сестра Аннабел, хозяй-ка дома, хранительница семейного очага, надежда и опора всего семейства Бэнксов. Она рыдала. Герман вздохнул и сел на диван. – Ну, что она сказала? – Эмбер сидела в кровати. Пока его не было, она расчесала во-лосы и смазала лицо увлажняющим кремом – он уловил запах. В ванной горел свет. Герман забрался в кровать и лег на взбитую женой подушку: – Врачи говорят, они сделали все, что могли. Его готовят к выписке, отправляют до-мой. |
