«Вишневый сад» в новом составе. Чего он взвыл? Стоял и плакал, я его еле оттащила. Неприлично, когда мужчина плачет, правда?

− Слезы — слабость?

− Наедине с собой — куда ни шло. Но на людях! Зачем давать оружие против себя?

− Так что там с дядей Митей твоим?

− Да ничего, − она закурила еще сигарету. — Несколько дней молчал, потом хлопнул для храбрости − и под поезд. Плохая смерть. Грязная. И людей подвел — состав задержали на два часа, пока его с рельсов соскребали. Люди-то причем? Они же деньги потратили, билеты купили, а тут дядя Митя в роли Анны Карениной.

− Тебе разве не жаль дядю Митю?

− А чего жалеть? Его ж никто под поезд не толкал. И пить не заставлял. Ну, досталось роль другому. Ну? Сам все решил. Только с ним проще было — мужики не приставали, думали, что я с дядей Митей сплю. А как помер, сразу лапать стали. Пришлось уйти из подвала. Подвал хороший, там горячая вода течет, можно помыться, одежду постирать.

− Родители есть?

− Я ими не интересуюсь, − солгала она. − Живут и живут. Я давно сама по себе. Вот как школу закончила…

− Как же родители тебя отпустили?

− Я для них — позор. На выпускном выпила немного, с пацанами гулять пошла, они меня и… Очнулась на скамейке возле родного дома. Отчего, думаю, платьице мое белое в алых разводах, трусы порваны? Мать в истерике. Мол, тварь подзаборная. Отцу по барабану, но к истерике присоединился. Так я в институт и не поступила — из дому ушла. Лето прожила за городом — ягоды, грибы, речка. Осенью обратно в Питер перебралась. Пришла домой — а там замок новый. И мне места как бы нет. Сначала, конечно, помыкалась, потом втянулась — привыкла, сама по себе. Делаю, что хочу. Только кушать иногда хочется.

Именно тогда это и случилось.

Серый столбик пепла — теплый и горький — вместе с алой капелью упал на ступени. Настоящее смирилось перед будущим.

Дар сам рванулся навстречу жертве. Я не стала удерживать.

Впервые за много недель почувствовала свое «я» − свободное, живое, пусть и не похожее на других, но живое.

Подобно бутону, пророчество медленно и сладко раскрывалось, сила росла и крепла, легко подчиняя себе все тело. Останови кто в тот момент − убила бы.

Соплюха вздрогнула и застыла. Глаза распахнулись, принимая вторжение.

Есть судьбы, в которые нельзя вмешиваться: сделаешь только хуже. Я и до Марги встречала таких же мытарей − обреченных, искалеченных от рождения и разрушающих все вокруг, и прежде всего, самих себя. Но у этой девочки была особая — обжигающая − сила. Дай ей волю — от мира мало что осталось бы.

Черный клубок, разматывающийся по спирали. Липкие ядовитые нити. Осторожно их распутала, пытаясь увидеть хоть малейший проблеск света. Ничего. Тьма. Агрессия. Ненависть. Все, к чему прикасалась эта девочка, превращалось в пепел и боль. И кровь, очень много крови. Цепочка мертвых имен. Я на мгновение замерла, когда поняла, ЧТО стало с родителями Марги. И ЧТО на самом деле произошло с дядей Митей. И ЧТО могло произойти со мной.

Почуяв атаку, чужое «я» забилось испуганной птицей, стараясь вырваться. Но я цепко держала. На седьмой спирали открылось сплетение наших судеб — ее и моей. Ничего хорошего эта встреча ни ей, ни мне не сулила. Дальше нить распадалась на две тонкие, почти невидимые. Оставь я тогда все, как есть, Марга в тот же вечер погибла бы. А с ней ушло бы и зло, предначертанное ей и мне от рождения.

Отпустить бы ее тогда. Отпустить и забыть. Встретились и разминулись. Я заколебалась. Уйти? Но тут увидела второе ответвление — тоненькое, едва державшееся на клубке судьбы.