— Понятно, — ответил Грациллоний. — Но не все.

— Хорошо, узнаешь больше. Ты получишь точные инструкции. Кстати, — Максим опять улыбнулся, — тебе представится случай присмотреться к Кунедагу. Сегодня, за вечерней трапезой.

Иногда легче выхватить меч и броситься на врага, чем выговорить одно-единственное слово в мирном разговоре.

Грациллоний собрался с духом и сказал:

— Сожалею, но я не могу принять приглашение командующего.

Максим приподнял бровь: — Как?

— Сегодня святой день. Мне не должно разделять трапезу ни с кем, кроме братьев в Боге, после свершения Таинств.

— Вот оно что, — Максим замолчал и некоторое время смотрел на него невидящим взглядом. Потом заговорил, с холодным презрением роняя каждое слово: — Я и забыл. Ты язычник.

— Я не поклоняюсь Юпитеру, если это имеет в виду командующий, — чаша терпения переполнилась. Грациллоний едва удерживался, чтобы не вспылить — и тем погубить себя.

— Ты поклоняешься Митре. А это запрещено. Ради спасения твоей же души, разумеется. После смерти гореть тебе в вечном огне, если не сменишь веру.

К лицу Грациллония прилила кровь.

— Мы смиренно надеемся, что командующий не намеревается закрывать наши храмы…

Максим вздохнул.

— Что ж, тебе решать, тебе решать. Командующий не намеревается закрывать ваши храмы. Сейчас, по крайней мере. Вот и Парнезий такой же упрямец. Но он хорошо служит Риму. Как ты и, в меру своих слабых сил, как и я. Лучше отопьем вина за процветание Столицы мира, Матери городов. За Вечный Рим!

Вино оказалось превосходным. Хорошего вина Грациллоний не пил давно: по пути к дальним гарнизонам оно безнадежно прокисало. С непривычки у центуриона закружилась голова. Максим опустил кубок, нахмурившись и блуждая взглядом по комнате. Он словно высматривал что-то в жавшихся по углам тенях.

— Кому же и позаботиться о больной матери, если не ее детям. Ты когда-нибудь был в Риме? Нет?… Для Матери нашей наступили плохие дни. По улицам Вечного Города бродит больше призраков, чем живых людей. Император предпочитает править из Милана, из Августы Треверорума, отовсюду… Только не из несчастного, покинутого Рима. Цезарь Западной империи… Нет, у нас ведь теперь два Цезаря. Одним, как тряпичным паяцем на ярмарке, вертят франки, другой — подкаблучник у своей августейшей мамаши. Весь Константинополь падает ниц, когда выезжает Август Востока… А на Западе они разделили власть и империю. И империя осталась без власти. Пять лет как длится полоса несчастий… Пять лет как готы разбили легионы под Адрианополем. Ты слышал об этом, центурион? Император Валент пал на поле боя. Теперь Феодосий, преемник, покупает дружбу варваров, арианских еретиков, поганых язычников. И расплачивается римским золотом… Господь Бог услышит наши молитвы, Рим! Час твоего избавления грядет! — Последние слова Максим почти выкрикнул. И тотчас же овладел собой. Отхлебнув вина, он поднял кубок к глазам и улыбнулся Грациллонию: — Будь спокоен, центурион. Я умею ценить преданных людей. Я уверен, что ты достоин большего, нежели сопровождать одних варваров к другим. Хотя бы эти варвары и были вождями. Считай, что это испытание, и если ты с ним справишься, а я надеюсь, справишься… — он опять задумался.