— Я знаю его сына, — заметил я.

Раффлс также знал его, но он промолчал и неодобрительно посмотрел в мою сторону. Беннет Эдденбрук повернулся ко мне.

— Следовательно, — сказал он, — вы удостоены чести быть знакомым с одним из самых отъявленных молодых негодяев нашего города, fons et origo всех нынешних неприятностей. И поскольку вы знакомы с сыном, то можете также знать и отца, по крайней мере заочно. В таком случае мне не следует сообщать вам, что он очень своеобразный человек. Бернард Дебенхэм живет в полном одиночестве, в доме, похожем на кладовую подлинных сокровищ, которых никто, кроме него самого, никогда не видит. Говорят, что он владелец самой богатой коллекции картин во всей южной Англии, хотя ее никто еще не мог оценить даже на глаз. Его хобби — коллекционирование картин, скрипок и мебели, и он, безусловно, крайне эксцентричен. Никто также не сможет отрицать, что значительная доля эксцентричности характеризует и его отношения с сыном. В течение многих лет сэр Бернард оплачивал его долги, как вдруг в один прекрасный день без всякого предупреждения он не только отказался впредь это делать, но и вообще начисто лишил сына денежного содержания. Хорошо, я все-таки расскажу вам, что случилось. Но сначала вы должны узнать, а может быть, и сами припомните, что я защищал в суде молодого Дебенхэма, когда он год или два тому назад попал в одну небольшую переделку. Ну, тогда все обошлось, я спас его от наказания, и сэр Бернард тотчас же щедро расплатился со мной. Больше я не слышал о них и не видел ни одного из Дебенхэмов — вплоть до прошлой недели.

Адвокат пододвинул свой стул к нам и наклонился вперед, положив руки на колени.

— Во вторник на прошлой неделе я получил телеграмму от сэра Бернарда. Мне надлежало тотчас же явиться к нему. Он ждал меня у парадного входа, на аллее. Не говоря ни слова, он провел меня прямо в картинную галерею, которая была заперта на ключ. В галерее царил полумрак, сэр Бернард поднял штору и молча указал пальцем на пустую раму из-под картины. Прошло немало времени, прежде чем я сумел вытянуть из него хотя бы одно слово. Тогда он в конце концов сообщил мне, что в этой раме висело одно из самых дорогих и редких полотен, имеющихся во всей Англии… даже в мире, — подлинник Веласкеса. Я это проверял, — слегка отвлекся адвокат, — и кажется, это чистейшая правда. Портрет инфанты Марии Терезы — один из величайших шедевров мастера. Уступает разве только портрету какого-то из римских пап, написанному им же. Так мне сказали в Национальной галерее, а уж там-то знают историю этих полотен наизусть. Там же мне сообщили, что картина практически бесценна, а молодой Дебенхэм продал ее всего за три тысячи фунтов.

— Он продал ее, черт побери! — воскликнул Раффлс.

Я спросил, кто же ее купил.

— Депутат законодательного собрания колонии Квинсленд по фамилии Крэггс — достопочтенный Джон Монтегю Крэггс, член парламента, если уж называть его полным именем. В прошлый вторник тем не менее мы еще ничего о нем не знали. Мы даже не знали наверняка, что картину украл молодой Дебенхэм. Но в понедельник вечером он приезжал просить деньги и получил отказ. Было вполне ясно, что молодой Дебенхэм разрешил свои материальные проблемы таким вот образом. Он угрожал, что отомстит, и, видимо, такова была месть. И действительно, когда в тот же вторник вечером я отыскал его в городе, он во всем признался, причем самым бесстыдным образом.